Позови меня в жизнь вечную…
Шрифт:
Много чего, в общем, было… вот только коммунизма так и не дождались. И мира во всем мире — тоже.
Много чего было. И по стране помотало Ивана с Валентиной так, что и концов не найдешь. Их и не нашли, когда пришли годы пенсию насчитывать. Да, если честно, не особо-то искали. Куда легче поверить, что жулики в собес пришли. Вы на них посмотрите только — кому здесь о пенсии толковать? Им шестьдесят на двоих разве что.
Переглянулись Ваня с Валей — да и пошли себе. Потому что была в злых словах доля правды. Как ни глянь, а годы-то и впрямь словно мимо прошли, не
И вспомнился почему-то Ване горящий храм, плывущие с черным дымом в небо Христос и Богородица, Валюшка мертвая на руках… ведь взаправду мертвая была! А он, дурень, просто из головы это выбросил, решил — с перепугу померещилось… да за что ж ему такое чудо?!
А сам попросил, услужливо подсказала память. Потребовал даже, вот уж хватило наглости!
Ну и что? Разве мудрено было разум потерять?
Ан вот. Неисповедимы пути Господни…
— Что ж делать нам теперь, Валь?
— Проживем, — махнула беспечно рукой душа-зазнобушка, единственная его любовь. — Думаешь, я бы с пенсией с этой из школы ушла? Да ни за что!
Не стал он Валюше объяснять… да и как тут объяснишь? Самому бы понять, что за испытание Господь послал, к чему, за что да для чего…
Валюша догадалась сама. Лет эдак через двадцать… доходит же до бабского племени!
Солнце здесь тусклое, и все время тянет включить свет. А электричество надо экономить. И потому у Валюши как вечер, так хандра. Зря он согласился на эту работу. Пусть бы молодые отдувались.
Ваня покосился на темный плафон, подошел к окну. Под окном, на площади, кучковалась молодежь. Да какая там молодежь — сопляки! Пацанва. И девчонки… этих и вовсе жаль. Но у кого хватит совести оставить их дома?
Вошла секретарша Миико, привычно поклонилась:
— Пришла ваша супруга, сэнсей.
А я ведь хотел цветы купить, невпопад подумал Ваня. День свадьбы все-таки. Хотя — до цветов ли…
— И господин Тихонов, — продолжила Миико.
— Зови обоих, Мика, — Ваня отвернулся от окна, вздохнул. — И перестань уже обзывать меня сэнсеем.
Максим, натурально, пропустил даму вперед. В темных глазах плясали шалые искорки. Вот ведь рефлексы у парня, в который раз поразился Ваня. Голова-то наверняка другим занята, ему ребят провожать, утром прибежал в истерике: «Что я им скажу?! Шеф, ну почему я? Ну за что мне эта головная боль?!» — а программа охмурежа включается и работает…
— Валюша, это Максим Тихонов из отдела пропаганды. Макс, Валя — моя жена.
— О, простите, — нервно улыбнулся Максим. Ага, понял! — До сих пор не имел чести быть представленным. Так это вам обязаны мы новой походной песней?
— Скорее, им, — Валя бросила быстрый взгляд за окно. — Там ведь все — мои ученики. Вот и упросили…
— Ну, в любом случае, для моего отдела это удача. Невероятная песня, ребята от нее ну просто заводятся!
Прозвенели часы на столе: четыре. Валя вздрогнула. Попросила:
— Открой окно.
— Не спустишься с нами? Ребята обрадуются.
— Нет! Я… лучше я здесь постою, правда. А вы идите, ничего. Я ведь понимаю, вы проводить
— Ты тоже.
— Я попрощалась… в школе.
Валя отвернулась резко — верно, слезы навернулись. Знобко обхватила руками плечи.
— Пора, — вздохнул Ваня. — Макс, не паникуй. Идем.
Валюша дождалась, пока закроется дверь, и лишь тогда подошла к окну. Стала сбоку, чтобы не заметили. Ее ребята…
— В тяжелый для нас день, — вещал внизу Максим, — вы, наша смена, приходите на помощь родине… вы закрываете ее своей грудью, становитесь на пути агрессора… мы знаем — враг не пройдет… — Смешной мальчик. Ему бы поучиться говорить. Человечней, искренней. А то слова вроде и правильные, а слушать тошно. «Родина смотрит на вас с надеждой», ну-ну… а я бы сказала — ваши матери. Думают о вас. И всегда будут думать. А еще — ваши младшие братья, что так отчаянно вам завидуют. Пусть завидуют. Значит, мы правильно их воспитали. Но пусть им не придется занять ваше место в строю.
— Дан приказ — ему на Землю, ей в другую сторону, — грянули веселые молодые голоса… уже? — Уходили доброво-ольцы на священную войну!
Валя плакала.
Они зашли в садик за Машуткой. Потом — в школу за Олей и Тошей. Над дверью школы еще висел плакат «запись добровольцев». Виктория Павловна, учитель из «продленки», смотрела потерянно. Спросила:
— Проводили?
Словно ответом, отозвался со взлетного поля гул стартовых двигателей.
— Здласте, Виктолия Паловна, — Машутка подбежала к глобусу, крутанула. — Я знаю, это Земля!
— Машенька, не отвлекай Викторию Павловну. Оля, а где Тоша?
— Да вон он, — Оля, старшая, махнула рукой в угол с полками. — Журнал какой-то ищет. Тошка, давай скорее!
— Это Афлика! — Машуткин палец ткнул куда-то в район Амазонки. — Плавда, это Афлика?
— Приходи еще, Машенька, — рассеянно ответила Виктория Павловна. — В школу приходи, учиться.
— До свидання, — Машутка дернула Ваню за рукав: — Деда, а ты со мной в шашки сыглаешь?
— Сыграю, сыграю. Пойдем… Тошка, готов?
Площадка за школой пустовала. Завтра сюда придет мелкота, подумал Иван… но сегодня — место еще занято. Привычное место ребят, которых мы проводили на войну. Как же пусто без них…
— У меня две пятерки, — похвалился Антон. — Маму встретим?
— Обязательно.
— Звездочки смотлеть! — запрыгала Машенька.
— Глупая, — Оля взяла сестренку за руку, посмотрела вдоль улицы — на далекий купол Большого Телескопа. — Военное положение, нас туда не пустят. Мамина работа теперь — объект.
— Что такое обь-етт?
Машуткин вопрос остался без ответа. Грохнуло, дрогнула земля под ногами, ударил в лицо внезапный тугой ветер. Валя охнула.
Давний, но так и не избытый страх…
Купол Второй Марсианской Обсерватории до странности медленно обрушился вниз… исчез за крышами городка… поднялось в прозрачный воздух облако красноватой, словно кровью подкрашенной пыли. Зазвенело в ушах от подступившей тишины.
— Мама, — закричала Оля. — Мамочка!!!