Позови меня в жизнь вечную…
Шрифт:
Из церкви возвращались пешком. Валя куталась в шаль, грустная шла, задумчивая. Столько записок поминальных… предки, потомки — все «за упокой». Никого у них с Ваней не осталось. Всех война проклятая унесла.
А Ивана грызла вина. Не приносили ему успокоения праздничные субботние службы, и батюшка местный, отец Адриан, не умел помочь смущенному помыслами чаду. Когда Валюша, смаргивая слезы, писала длинный список имен — от Митрофановны до маленького Витюшки, попавшего в том году со всем детским садом под налет глобалисток, — Ваня думал, что это горе безмерное
А могли сгинуть без следа на той, давней, позабытой ныне войне. И не пришла бы в мир вслед за ними длинная цепочка людей — от Кольки до Витюшки, и не было бы для них смерти… но и жизни не было бы тоже. Зря ты, Ваня, изводишь себя этим бесконечным «как могло бы быть». Всё случилось так, как случилось — и на то, значит, воля Господа, а роптать — грех.
Вот только с жалостью ничего не поделать.
Густо-синее полуденное небо мигнуло вспышкой: ушел к Земле пассажирский с Дисейта. Вздохнула Валюша — вспомнила, верно, как Андрей улетал на Дисейт в экспедицию… в ту самую, из которой не вернулся никто.
— По пицце? — спросил Ваня.
— Давай, — улыбнулась Валюша. Той улыбкой, что так и не приелась Ивану за все эти бесконечные годы.
Пиццерия соседствовала с таможней. Поэтому любимый столик Валюши был на веранде — чтобы видеть очередь прибывших на Бету-Пересадочную. Поэтому же Иван предпочитал столик внутри, у экрана с видом на Землю. Очереди прибывших на Пересадку ему с головой хватало на работе.
Сегодня сели за Ванин: на улице хмарило, холодный зимний ветер нес по земле бурые скукоженные листья, а пиццерия, следуя веяниям моды, обходилась без силовых полей и прочей защиты. Нет, на самом-то деле… впрочем, посетителям об этом знать не надо.
На «земном» экране шелестела узкими листьями реликтовая роща эвкалиптов.
— Люблю этот запах, — Валя глубоко вздохнула, прикрыв глаза.
Иван запаха эвкалипта на дух не переносил: почему-то все время вспоминалось, как Света изводила вечно сопливого дошколенка Володьку эвкалиптовыми ингаляциями. Тогда эвкалипт еще не охранялся.
— Разрешите? — у их столика возник мужчина. Моложавый, одетый с претензией на элегантность, в модном стиле «экзотик-Бонд». Иван поморщился. Учитывая, что свободных столиков с десяток…
— А если не разрешу?
Незваный гость пожал плечами и сел.
— Видите ли…
— Вижу, — перебил Иван. — У вас на лбу написано. Проваливайте, молодой человек! Ваши предложения нам неинтересны.
— Вы, очевидно, приняли меня за комми, — мягко сказал «молодой человек». — Или за адепта. Между тем я представляю весьма серьезную организацию. Действительно серьезную, вы меня понимаете?
— Молодой человек, — столь же мягко ответила Валя, — неужели вы думаете, что мы мало перевидали таких вот представителей серьезных организаций? Или вы полагаете, что их предложения сильно отличались одно
— Вы граждане, — голос представителя «действительно серьезной организации» странным образом закаменел. — Вы обязаны сотрудничать с властями. Это ваш неотъемлемый гражданский долг.
— Это наше неотъемлемое право, — лекторским тоном поправила Валентина. — Право, а не обязанность. Обязанности — у власти. Например, власть должна защищать граждан от посягательств. При этом под посягательством можно понимать как налеты глобалисток, так и случаи вроде вашего, когда гражданам мешают отдыхать, хотя они недвусмысленно заявили о нежелании общаться.
— Ну, здесь вы ошибаетесь. И если подключить достаточно грамотного юриста…
— Достаточно грамотный юрист — это я, — проинформировала собеседника Валентина. — Доктор права, доктор сравнительной культурологии, почетный член Академии Наук Земли, председатель Ассоциации независимых юристов Беты. Странно для представителя серьезной организации — не знать, с кем имеешь дело. Прощайте, молодой человек.
— Что ж, прекрасно, — незваный гость поднялся, оперся ладонями о стол. — Вы отдаете себе отчет, каковы могут быть последствия?
— Ступай себе, — усмехнулся Иван. — Напугал ежа голой задницей. Все последствия давно пройдены, изучены, классифицированы и страшны, как рыбе дождик.
— Что ж, — хмыкнул гость, — прощайте. Удачи вам в вашей мирной жизни.
И ушел.
День был безнадежно испорчен.
Контакты с «весьма серьезными организациями» случались у Ивана и Валентины за их долгую жизнь раз двадцать. Или тридцать. Считать их, что ли? Достаточно того, что выводы из прошлых ошибок Ваня с Валей сделали — и теперь вряд ли у кого получится надавить на них всерьез. Даже у «весьма солидной организации». Найдется прием против любого лома.
Но в том ли дело? Из раза в раз выслушивать дурацкие «выгодные» предложения и совершенно одинаковые угрозы — приятного мало. Чем дольше живешь, тем меньше этому удивляешься… но и уважения к людям остается в тебе все меньше. А так нельзя.
— Пойдем, — вздохнула Валюша. — И не бери в голову.
— Кофе-то допей, — улыбнулся Ваня. — Кто еще в голову берет…
На улице бухнуло. Сверкнуло. Экран погас, запах эвкалипта и шелест листьев растаяли в тревожной тишине. А потом взвыла сирена.
Пиццерия имела статус убежища. Собственно, как и все здания припортовой зоны. И сейчас дежурный ополченец уже разбил очередь к таможне на две части — и хвост ее загонял под защиту внешне ненадежных, но укрепленных всеми мыслимыми способами стен. А у входа с аптечкой в руках ждала возможных раненых официантка Светочка, выпускница местного медколледжа.
И все это было до боли привычно. Вой сирены, треск зениток по периметру порта, плач перепуганных детей и угнетенное, пришибленное молчание взрослых. Умных и сильных, но не умеющих объяснить детворе, почему вдруг — сирена, паника, падающий с неба огонь и этот страх, с которым ничего нельзя сделать…