Позволь мне разгадать тебя
Шрифт:
— Да, будет программистом.
— Значит, и зарплата будет приличная. Знаешь, сколько сейчас они зарабатывают? У нас, у соседа, внук тоже работает программистом, и Людка постоянно хвалится, что тот работает удаленно, и уже в двадцать четыре года квартиру в ипотеку взял.
Мне добавить здесь нечего, а бабушка еще пять минут продолжает нахваливать программистов и рассказывать, как же хорошо, что Максим будет учиться на этой специальности, а в конце вообще выдает фразу, чем сражает меня наповал:
—
Если бы я сейчас ела, наверное, поперхнулась бы. Но слава богу, я умею держать себя в руках, поэтому просто улыбаюсь и отвечаю что-то типа да-да, Макс будет хорошим мужем, а про себя добавляю: бедная его будущая жена, которой достанется этот кобель. Хотя, может быть, с возрастом он подуспокоится и перестанет вести себя как круглогодичный мартовский кот?
Мы прощаемся с бабушкой ещё через десять минут разговора, после которого я выдыхаю, откидываясь на спинку дивана, а Мира смотрит на меня хитро, прищурив свои серые глаза.
— Что? — спрашиваю у неё.
— А это правда, что Макс будет хорошим мужем?
— Мир, ну откуда же я знаю? Поживем, увидим.
Похоже, мою сестру такие слова полностью удовлетворяют, и она довольная уходит на второй этаж, в свою комнату, а я, скрестив руки на груди несколько минут раздумываю, пойти приготовить что-нибудь на обед, или подняться и постучать в комнату к маме?
После мысленных противоречий решаю все-таки сходить наверх.
— Тук, тук. Маам, ты в порядке?
В ответ тишина, но я все-таки набираюсь наглости и захожу. Комната родителей выполнена в теплых, пастельно-кремовых тонах. Большие панорамные окна зашторены наполовину, и рядом стоит темно-коричневое кресло, в котором сидит мама и смотрит пустым взглядом в окно, а по факту, в одну точку.
— Мам, — зову тихо и только тут она, будто опомнившись, вздрагивает и резко поворачивает голову в мою сторону. По ее щеке скатывается одинокая слезинка, но она быстро её вытирает и смотрит на меня растеряно.
А я по новой смотрю на родительницу. Я всегда восхищалась ее красотой, ее женственностью. Всегда пшеничные волосы до плеч и приветливое выражение лица с мягкой, понимающей улыбкой, сейчас сменилось на небрежный пучок и потерянное выражение лица. У Миры цвет волос такой же, как у мамы, а вот чертами лица малая пошла в отца, у меня же, наоборот, волосы в папину родню, а черты и мимика мамины.
Аккуратно присаживаюсь перед ней на корточки, смотрю снизу вверх.
— Мам, поделись со мной, расскажи. Я вижу, что тебе тяжело, ты сильно изменилась, — беру ее за руку и несильно сжимаю, — это из-за папы, да?
После моих слов у мамы снова начинают течь слезы, но в этот раз она отвечает:
— Да, Маш, из-за папы. Он…кажется, у него появилась
Закрыв лицо руками, мама сгибается и опирается на колени, а я всем нутром чувствую её боль и сломленность происходящим.
В моей же душе с каждой пройденной секундой разрастается гнев.
За мгновения перед моим мысленным взором проносятся лица Леши, Макса, а потом и папы. Все они мужики и блядуны, которые предали. Ненавижу их, как же ненавижу!
— Уходи от него, — говорю будто не я.
— Что? — смотрит на меня мама неверяще и даже как-то по-новому.
— Мам, зачем он тебе такой нужен? Помнишь, ты же мне говорила, что если не можешь его видеть, то игнорируй и шли в долгое пешее. Вот теперь, видимо, пришло мое время задавать тебе ответный вопрос, почему ты должна это терпеть?
— А как же вы? Маш, мы с папой прожили около двадцати лет вместе, у нас дом, квартира в Москве и машины. Вы в конце концов? Как же я…
— Легко! — поднимаюсь и смотрю на ошарашенную родительницу, — Если он мужик, это еще не повод, вытирать об тебя ноги! Да он, да… — не нахожу цензурных слов просто!
Сволочи, кобели, предатели! В голове полный сумбур и хаос.
— Бабушка звонила, спрашивала, когда мы приедем, — вспоминаю и развиваю эту тему дальше, — а давай вообще уедем отсюда, мам? Мире в сентябре в школу, меня тут ничего не держит, а отец пусть яшкается с кем хочет, ты себе получше найдешь!
На последних словах мама неожиданно рассмеялась.
Смех и слезы сейчас выходили из неё, из её болезненного сердца, которому было плохо из-за поступков папы, а я ждала и наблюдала, как обычный смех перерастает в истерический, а потом медленно идет на спад.
— Ох, Маша, какая же ты у меня…
— Креативная? — приподнимаю одну бровь.
— О да, точное определение, — говорит уже легче, — знаешь, в твоих словах есть зерно истины, надо над этим подумать.
Даа, для всего нужно время. Когда я говорила эту мысль про переезд, думала, что мама над ней посмеется, а оказалось, что прислушалась.
— Я пойду вниз, сварю макароны, — говорю, — а ты когда немного подумаешь, спускайся. Все-таки мы твои дети и хотим кушать. Время обеденное, как никак.
— Ладно, ребенок, иди. Скоро спущусь.
Все еще прибывая в эмоциональном раздрае, выхожу из родительской комнаты и спускаюсь на кухню. Ставлю вариться макароны, делаю бутерброды, а про себя представляю всех троих особей мужского пола и ругаю каждого за собственные косяки, которые по-моему мнению накопились передо мной. После этого становится чуть легче, по крайней мере, до того момента, пока я не выхожу проветриться на территорию около нашего дома и за забором не слышу веселые голоса и не чувствую умопомрачительный запах шашлыка.