Позывной ’Грэй’

Дюран Хельга

— Не говори глупостей, Серёжа! Я же с тобой?

Видимо, из меня вышел не лучший учитель, раз я не смог научить Дашу тому, как нужно меня любить.

Мне необходимо было выбрать что-то одно — уставные отношения или неуставные. Только вот я был уверен, что Даша выберет войну, а не меня. Я боялся этого, потому что видеть её с кем-то другим я бы не смог. А я бросить войну не мог и подавно.

Этот

вопрос повис надо мной, мучил меня. Как я скажу Даше, что мы больше не должны быть вместе? Я же ей в любви признался? Не соврал об этом, но уже пожалел. Девочка восприняла мои чувства, как слабость, но, в свою очередь, сама ко мне не стала ласковее.

Я был как наркоман, который решил завязать, но всё продолжал покупать дозу у барыги. Девочка стала единственным родным мне человеком. Я решил, что с Олэськой мы больше не свидимся, даже смирился с этим. Женька Федорченко и Малой были тоже мне дороги, но не так близки, как Димон. А с другими людьми я больше не сближался. Даже разговоров по душам избегал.

Вскоре не стало и Федорченко.

Жители одного из посёлков сообщили, что видели у леса иностранную военную технику. Мы прочесали местность и сам посёлок, но ни хера не обнаружили. Из одного дома вышла древняя бабка, чтобы поприветствовать нас — дело обычное. Люди всякие встречались, но порой гражданские готовы были отдать последний кусок хлеба защитникам родины.

— Угощайтесь милки, — протянула она нам пакет с пирожками. — Радость-то какая!

Женька с радостью подхватил пакет, бабуля всхлипнула от накативших эмоций и побрела домой.

— Горячие ещё! — сглатывая слюну, восхищённо протянул пацан. — Дашка, ты будешь?

— А с чем? — поинтересовалась она, спуская с рук свою собачонку.

Рекс заметно подрос за весну, и теперь Дашка везде таскала его с собой. Я тоже захотел пирожок, поэтому с любопытством смотрел, как Женька разламывает пирожок напополам, одну половину бросает Рексу, а вторую проглатывает с аппетитом.

— С яйцами! — облизываясь протянул он.

— Яйца побритые хоть? — рассмеялась Даша. — Ну, давай!

Вокруг пирожков уже собралась целая толпа, окружив Федорченко. Я тоже протиснулся к нему. В большой семье, как известно, еблом не щёлкают.

Вдруг Рекс громко, протяжно завыл, а потом начал хрипеть, катаясь по земле. Мы с Дашкой бросились к собаке. Подавился, что ли?

Когда у него из пасти пошла пена, я понял в чём дело.

— Женька! — заорал я, но было

поздно.

Пацан упал, как подкошенный, рассыпав пирожки на землю. Его всего колошматило, глаза закатились, изо рта точно так же, как у собаки, пошла пена.

Он умер мгновенно. Мы вообще не успели даже сообразить, как так вышло.

— Найдите эту старую каргу! — заорал я, распинывая со злости пирожки по сторонам.

Мы прочесали всю улицу, а потом и весь посёлок, дом за домом, сарай за сараем, погреб за погребом, но бабка, как сквозь землю провалилась.

Как же был зол! Я был готов разнести этот посёлок в щепки, чтобы кирпичей не осталось! Но толку-то?

Женьку уже не вернёшь...

Он не дожил до победы всего несколько месяцев. Молодой, симпатичный пацан с планами на будущее, прошёл почти всю войну, побывав во всех ожесточённых боях за Северо-Боровинск, а его отравила древняя бабка. Бабка!

В тот день я впервые увидел, как Даша плачет. Её слёзы были не по Федорченко, не по её сослуживцу и брату. Дашка ревела, потому что Рекс сдох.

Может, и права была девочка в том, что собаки больше заслуживают нашей любви, чем люди? Потому что я любви от Даши так и не заслужил.

Когда заговорили о референдуме о присоединении Северо-Боровинска к Берлессии, погиб и Кудряшов. Северяне взорвали мужика в его собственном кабинете — так звучала официальная версия событий.

Для меня это означало только одно — берлессы подчищают хвосты, и больше ни о какой независимости Северо-Боровинской области речи быть не может. Берлессы столько бабла ввалили в нашу несостоявшуюся республику, столько людей положили, что исход был предсказуем.

Я не был против берлесского гражданства, я боялся, что меня взорвут точно так же, как Кудряшова. При этом могут пострадать Микола и Даша — единственные люди, за кого я теперь беспокоился.

Нужно было выходить из этой войны. Только как?

Глава 44. Анна

Серёжа ушёл, а я не знала, что и думать. Я надеялась, что после разговора с ним, меня перестанет мучить совесть и страхи, но в голове появилось ещё больше вопросов, чем ответов.

Что это вообще было?

Кто этот странный Серёжа?

Куда он ушёл?