Позывной ’Грэй’
Шрифт:
Боже, какая же я идиотка! Чёртова наивная дура!
— Сам жри свои конфеты! — закричала я и бросила коробку прямо ему в лицо!
Пусть убьёт меня прямо сейчас! Я больше не хочу такой жизни!
47. Анна
К
— Я ненавижу тебя, чёртов ублюдок! — закричала я снова, но уже не так смело.
Мужчина только хищно ухмыльнулся, продолжая приближаться. Мне показалось, что места в маленькой камере стало ещё меньше. Нестерпимо захотелось спрятаться, хотя бы отступить на шаг, но я заставила себя оставаться на месте, стиснув зубы и кулаки. Я должна быть смелой! Должна! Я и так уже показала достаточно своей слабости этому ужасному человеку, позволив себя обмануть!
Он подошёл вплотную ко мне, и у меня сердце остановилось. Мужчина был чуть выше меня, и теперь мой взгляд упирался в ворот его кителя. В лицо Грэю я не смела взглянуть, но мне было хорошо видно, как он поднимает руку. Сейчас он меня ударит?
Пусть!
Я набралась мужества и вдохнула глубже, закрывая глаза. Лёгкое, едва уловимое прикосновение к моим волосам напугало меня больше, чем удар, но я продолжала стоять неподвижно.
— От мыла волосы становятся жёсткими, — донёсся до меня голос мужчины.
Что?
Я открыла глаза, чтобы всё же посмотреть, что делает Грэй. Он держал в своих пальцах прядь моих волос. Щупает мои волосы? Долбанный извращенец! Потом он их понюхал, и я судорожно вздохнула.
— Я принесу тебе шампунь. Что-то ещё нужно? — спросил он и отступил от меня на шаг.
У меня была такая паника, что я не сразу поняла смысл того, что он говорит.
— Мне ничего от тебя не нужно, — с ненавистью выдавила я из себя.
— Перестань, Анна, — устало сказал Грэй. — Тебе это не идёт. Будем играть в фашиста и красноармейку? Ты ещё плеваться начни! — Он рассмеялся, зля меня ещё сильнее. — Была бы ты берлесской, Анна, вырвала бы мне сердце голыми руками! Или Даше! Это же она убила твою подругу? Но вместо этого ты приклонила голову перед ней и мыла туалеты? Это позор даже для кижанки! Ты трусливая фрогийка! Ею и останешься! Сегодня я разбил тот лагерь, из которого вы бежали! Стёр его с лица земли! Уничтожил вашу вшивую, дохлую, насквозь гнилую армию! Почти никто не выжил, потому что я не беру пленных! И вот я здесь, милая, перед тобой! Я пришёл без оружия! Самый страшный преступник, перед которым дрожит весь ваш вонючий союз, напротив тебя! Сделай хоть что-нибудь, Анна! Убей меня! Попытайся хотя бы! Поступи, как герой! — Слова этого урода били мне в самое сердце, но он был прав! Как же он был прав! — Всё, что ты можешь — снимать фальшивые видосы для уебанских каналов, изображая из себя жертву войны. Я посмотрел
— Зачем ты пришёл?
— Просто поговорить. Поинтересоваться, как твои дела? Хорошо ли тебя кормят? Как с тобой обращаются в плену сепаратистов, о котором вы складываете жуткие басни? Может быть, ты хочешь домой позвонить?
Он так издевается? Господи, как же он изысканно меня мучает! От мыслей о маме у меня слёзы встали в горле, так что не продохнуть, но я больше не могла себе позволить расплакаться, чтобы снова не рассмешить Грэя. Он достал телефон из нагрудного кармана и вопросительно на меня посмотрел.
— Ну так что? Скажешь что-нибудь?
— Я поняла. Хочешь попытаться начать шантажировать Андре Дюпона? Я не стану с ним разговаривать! Я его презираю! Если надо, сам звони! Убей меня, но не буду! Вот тебе моя смелость, говнюк!
— Мы не будем звонить твоему папочке, — ответил полковник, даже не поморщившись от моего оскорбления. — Мы позвоним маме. Помнишь её номер наизусть? Я могу найти сам, но это займёт время.
Грэй не шутил? Он реально позволит мне позвонить маме?
— Что ты хочешь взамен, полковник?
— Серёжа мне нравилось больше, — сообщил он.
Мне было насрать, как ему больше нравится, но ради того, чтобы услышать голос мамы, я была готова называть его хоть Господом Богом, хоть господином или Его Величеством.
— Так чего ты хочешь, СЕРЁЖА?
— Ничего, но у меня есть условие — ты расскажешь своей маме про то, что ты в плену у сепаратистов, и какой твой папочка негодяй раз намерен взорвать к хуям свою дочурку вместе с АЭС.
— Зачем? Ты хочешь расстроить мою маму ещё сильнее? Или поссорить их с папой?
— Это тебя не касается, Анна. Так что скажешь? Звоним? По видео связи?
— А если я не соглашусь? Или скажу что-то не то?
— Тогда я встряну в ваш разговор и доведу твою мать до инфаркта! А потом пристрелю тебя в прямом эфире! Запись я выложу в сеть. А что будет дальше, ты уже не узнаешь, милая!
Мужчина достал из кармана балаклаву и надел её на голову, спрятав лицо. Я видела теперь только его глаза, и смотрели они на меня совсем не по-доброму. Он вышел в коридор и вернулся с портупеей, на которой висела кобура с пистолетом. Видимо, он отдал её охранявшему меня солдату, чтобы подчеркнуть тот факт, что он безоружен. Боялся меня напугать? Конфеты принёс?