Позывной Верити
Шрифт:
Иногда я хочу, чтобы это произошло — чтобы один большой взрыв стер с лица земли Замок Палачей. Хочу, чтобы это убогое место сгорело в адском пламени. Так сильно хочу, что ощущаю физическую боль. А затем вспоминаю, что Джули все еще там.
Я не верю, что она мертва, не верю их блефу, лжи и пустым угрозам. Я не верю, что она мертва, и НЕ ПОВЕРЮ, пока не услышу свой собственный выстрел и не увижу, как она упала.
Двадцать восьмое ноября, очередной воскресный ужин с нацистами. Пришлось довольствоваться малым. Могу только представить, как Кадетт скармливает им очередную ложь: «У
А Маман все закатывала глаза: «Это неправильно, так неправильно, он же в два раза старше нее. Но что мне остается? Она ведь не моя дочь — мы заставляем ее много работать, а зарплату она не получает, поэтому я отпускаю ее в воскресенье днем... да и она уже взрослая. Только надеюсь, что она осторожна, что не навлечет на себя беды...»
«Беды» на пару с Полом, о даааа. Мы с ним ездили на велосипеде в один из чужих домов, дабы усовершенствовать мои навыки изготовления бомб и стрельбы из оружия. Сосредоточиться на чем-то нейтральном — сущее облегчение, думать о том, сколько взрывчатки нужно, чтобы подорвать машину, как подключить рычаг переключения, как с помощью магнита прикрепить детонатор, как попасть в движущуюся цель из карманного пистолета — взятого взаймы, поскольку Кете не должна носить с собой пистолет ввиду того, что ее арестуют, если поймают с ним. Спасибо вам, Джейми и Джули Бифорт-Стюарты, за первые уроки стрельбы. Сегодняшней движущейся мишенью был не Ми-109 и не фазан, а жестянка на полочке, которой на другом конце сада махал один очень храбрый человек. Шум скрывали звуки лесопилки, примыкающей к дому. Понятия не имею, работали ли они по воскресеньям всегда или создавали шум специально для нашего прикрытия.
— Жаль, что ты не хочешь остаться, Киттихок, — сказал владелец дома. — Ты была рождена солдатом.
Хах. Я довольно пыхтела, полная гордости, но в то же время меня одолевало презрение — что за чушь! Я была рождена, чтобы быть солдатом. Идет война, поэтому я переправляю самолеты. Но я не ищу приключений или воодушевления и уж тем более не собираюсь сражаться с людьми. Я делаю так, чтобы работали механизмы. Я люблю летать.
Приходится напоминать себе, что я все еще Мэдди — не слышала собственного имени уже семь недель. А Кете будет на пределе следующие несколько дней.
Она — то есть я — должна доставить сообщение — приглашение? — новобранцу Джули, то есть той немецкой девушке-рабыне, секретарше Энгель. Почему я? Да потому, что я не местная и, если повезет, буду уже далеко отсюда к наступлению следующего полнолуния. Энгель не знает меня в лицо, как и многие другие. Но я никогда не видела ее прежде, поэтому мы договорились, что я должна буду хорошенько ее рассмотреть, прежде чем подойти к ней на улице завтра. Мы с Полом вернулись на ферму Тибо еще до того, как ушли нацисты, и ждали, ждали, ждали пока они выйдут.
Мы закрыли ворота. Значит, гестаповскому Мерседесу придется остановиться, а Энгель — их водителю — придется выйти, чтобы открыть ворота.
На обочине рядом с велосипедом убитого мужчины стояла девушка и наблюдала за Мерсом, склонив голову, прикрытую одним из платков Маман Тибо — то была я. Немку облапал с ног до головы мужчина — уверена, второго такого шанса рассмотреть ее у меня не было бы, благодаря его представлению — то был Пол. Он позволил бедолаге приоткрыть ворона на фут, после чего, пытаясь помочь, положил
Но все это дурачество Пола дало мне возможность хорошенько ее рассмотреть. Высокая, примерно моего возраста, темно-каштановые волосы, стриженные строгим бобом, немного старомодна. Удивительные светло-зеленые глаза. Не симпатичная, но интересная — наверняка в красном котельном платье она выглядит сногсшибательно, хотя в этих строгих ботинках и дымчатом пальто была ужасно унылой.
Ох, я говорю как Джули — «Знаешь, нацистская рабыня, ты бы выглядела потрясающе, позволь мне поработать над твоими бровями».
Так что Энгель вернулась к машине и так резко тронулась, что заглох мотор — до того она была зла. Тут же заведя его снова, она медленно тронулась, даже не взглянув на Пола, когда проезжала мимо него, оставив ему закрывать ворота самостоятельно.
Не думаю, что кто-то из них заметил меня; они были слишком заняты наблюдением за романтической комедией, разыгравшейся между Полом и Энгель.
Мне удалось взглянуть и на капитана Гестапо. Знаю, мне нужно было стоять, склонив голову. Но я не могла удержаться. Этот мужчина допрашивал Джули, он прикажет казнить ее — или уже приказал. Не знаю, чего я ждала, но он ничем не отличался от остальных — выглядел как парень, зашедший в магазин за мотоциклом для своего сына на шестнадцатый день рождения, выглядел как директор школы. Но помимо этого казалось, что он сдался. Устал как собака, был абсолютно изможден. Так выглядели все пилоты в сентябре сорокового года, во время тяжелейших дней Битвы за Британию, так выглядел сын викария, взбираясь в самолет в тот день, когда был убит.
Тогда я не знала — не знала до этого утра, когда увидела лицо капитана и подумала как он, должно быть, устал и взволнован — но знаю теперь, что подразделение Гестапо в Ормэ попало в немилость не только из-за ошибки капитана касательно интервью с Пенн, но и потому что их ограбили. Митрайет узнала это у рабыни Энгель во время распития коньяка у Тибо. На прошлой неделе пропала связка ключей, а через час нашлась, но в другом месте, и никто не мог объяснить, как они пропали. Каждый служащий был допрошен капитаном, а завтра самого капитана допросит его командир, ужасный Николаус Фербер.
На месте капитана я бы прижала к стенке Энгель — уверена, она не должна сливать такую информацию. Что ж, если она добровольно не примкнет к нам, мы сможем шантажировать ее, это наш шанс...
И моя задача — подтолкнуть ее. Поверить не могу, что говорила офицеру разведки, что не гожусь для такой работы! Так или иначе, переживать сильнее некуда — но так же хорошо наконец заняться чем-то полезным. Не думаю, что мне удастся сегодня уснуть. Из головы не выходят слова Тео, сказанные мне после первой перевозки на Лизандере — «Мы тоже можем участвовать в операциях...»
УПРАВЛЯЙ САМОЛЕТОМ, МЭДДИ
Приснился кошмар о гильотинах. На французском, вероятно, очень скверном французском, — подумать не могла, что мне будут сниться сны на французском. Я воспользовалась ножом Этьена, чтобы затянуть болты, держащие кабель, который опускал лезвие, чтобы убедиться, что оно упадет четко. Отвратительно — если бы смерть была грязной, вина лежала бы на мне. Я все думала — гильотина работает как дроссель... C’est comme un starter...