Позывные дальних глубин
Шрифт:
— Как это ни при чём! — повысил голос Вадим. — Я что же, молчал по-твоему на военном совете? Кстати, недоумение по этому поводу открыто высказали и некоторые командиры лодок.
— Вот именно, что некоторые, — напирал Кузьма. — А вот если бы все были не согласны…
— В таки случаях редко бывает, чтобы все за одно, — сказал Вадим. — Но всё же, всё же…
Чокнувшись, друзья сглотнули из своих чарок спирт, запивая его водой и отчаянно морщась.
— Кстати, комбриг тоже колебался, прежде чем принять окончательное решение, — продолжал Вадим, расстёгивая китель и выпячивая свой могучий, обтянутый безразмерной
— Вот же, «кирза пехотная», — не удержался Обрезков от прозвища, которое в бригаде давно прилипло к начпо. — Но комбриг наш — он ведь мужик умный. Неужели Струмкин сам-то ни в чём не разобрался? — разгоряченный Кузьма вскочил, дернул на себя форточку, впуская в комнату струю свежего воздуха вместе с брызгами затянувшегося дождя.
Вадим отпил из стакана воды, смягчая сухость во рту, после чего назидательно сказал:
— Знает. Не может не знать, в чём тут загвоздка. Но Струмкин тоже человек и понимает, что своей комбриговской плетью начповского обуха не перешибёшь. Потом, ему ведь тоже хочется стать адмиралом, как им стал его предшественник Христофор Петрович Дубко. А что-то «недопонимать», или того хуже — ругаться с политорганами, значит на самом себе крест поставить. Подозреваю, что Собенин просто не во время и не к месту вылез со своей «инициативой», чтобы взгреть Егора. Только ничего уж теперь не поделаешь — эти замполитовские головешки, которые он подбросил, долго будут вонять и чадить, пока сами по себе не испепелятся. У нас ведь всё так, а не иначе получается.
— Да я слышать уже про этого паскудного «попа» не хочу! — продолжал злиться Кузьма. — От него и пользы-то на лодке, как от дерьма в фановой системе. Никак вот не возьму в толк, почему все пакости Собенина принимают за чистую правду, ни в чём при этом не усомнившись?
— Да потому, что его полуправда выглядит более убедительно, чем наша правда, — невозмутимо пояснил Вадим, хрупая солёным огурцом. — И потом, это кому-то нужно. Всё у нас не так: говорим, как того хотят от нас, думаем, как в голову взбредёт, а делаем, как сами того не желая.
— А ведь ничего особенного у нас в бригаде не происходит, — вмешался Егор. — Это всего лишь зеркальное отражение того, что творится во всей стране. Что-то поломалось в её механизме — вот в чём штука.
— Это теперь называется «логика двойных стандартов», — с усмешкой пояснил Вадим. — Это когда «кесарям» очень удобно, а «пахарям» ни фига не понятно.
— А всё вы, политработнички-проводнички, мать вашу… — сердился Кузьма, косясь взглядом на Колбенева. — Вся скверна в бригаде от таких вот, как Собенин.
— Не обобщай, — урезонивал его Вадим. — Этим ты и меня к нему приравниваешь. Никогда не делай выводы по частному недоразумению. А то, что в нашем отчем королевстве бардак, это и морскому ежу понятно. Но мы-то дело своё знаем, и от нас зависит, как всё в этом королевстве сложится в дальнейшем.
— Одно ясно, всем нам опять нужен «капитальный ремонт», поскольку моторесурс уже на исходе, — убеждённо сказал Непрядов, катая в ладонях пустой стакан.
Ему на это никто не возразил. Но за столом всем стало как-то особенно тягостно, будто на поминках. Каждый в понятие неизбежного ремонта вкладывал свой смысл, о котором пока не хотелось говорить.
— Совсем уже глухая осень, —
— А у меня дома еще полкило «шила» есть, — вспомнил Кузьма. — Так я сбегаю? А то и впрямь: «Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать?»
— Кузьма! — грозно предупредил Вадим. — Я те сбегаю! Опять увлекаешься?
— Ни Боже мой! — Обрезков, будто отталкиваясь, выставил ладони вперёд. — Это мы теперь могём только со своей братией, под закусь и с песнопением, — набрав в лёгкие побольше воздуха, он затянул. — Ой, ты, море, мо-оре, нет конца и кра-ая…
Но его никто не поддержал. Обрезков оборвал песню на полуслове и с извиняющейся улыбкой развел руками, мол, я хотел как лучше.
С лестничной клетки позвонили, потом нетерпеливо застучали в дверь.
— Кому там ещё приспичело? — проворчал Вадим.
— Полагаю, пора с вещами на выход, — мрачно предположил Егор, направляясь в прихожую и на ходу застёгивая китель. — Конвой прибыл.
— Типун вам на язык, товарищ командир, — посулил Кузьма. — Такими вещами не шутят.
В дверь ввалился старший лейтенант Скиба, дежуривший в этот день по бригаде. От бега он еле переводил дух. Шинель на нём, с повязкой «рцы» на рукаве, была мокрой, ботинки в грязи.
— Вот… оперативный… просил передать… — с трудом выдавливал из себя штурман, протягивая пакет.
— Ну, что за спешка такая, Андрей Борисович, — пожурил своего штурмана Егор. — Японцы что ли снова напали на Пирл-Харбор? А может, у нас в гальюне на лодке обнаружилось привидение — тень самого адмирала Ямамоты?..
— Японцы пока дома, и американцы ещё живы… А призрак Ямамоты, думаю, так и не добежал до нашего гальюна. По дороге, надо полагать, не утерпел…
— В правильном направлении мыслите, штурман, — поощрил Непрядов, надрывая пакет.
Это была телеграмма, пришедшая из Главного штаба флота. Скупыми фразами делового документа в ней сообщалось, что за образцовое выполнение специального задания командования к правительственным наградам представлен весь экипаж лодки. При этом сам командир награждался орденом Боевого Красного Знамени.
Отпустив штурмана, Непрядов вернулся к друзьям и положил бланк телеграммы на стол. От этого сообщения он не испытал ни радости, ни удовлетворения — настолько у него в душе всё перегорело и обуглилось. В полной мере до него ещё не доходило, что вместе с этой телеграммой всем его неприятностям и мукам пришёл конец. Всего несколько строк, напечатанных на официальном бланке, резко меняли нынешнее незавидное положение командира и вновь делали его жизнь осмысленной и необходимой на флоте.
Дружки нетерпеливо и бегло также прочитали полученную телеграмму.
— То-то я смекаю, грудь у меня утречком, с правого боку, чего-то со сна чесалась, — припомнил Кузьма. — А выходит, что это к ордену.
— В баню почаще ходи, — невозмутимо посоветовал на это Вадим, — тогда и чесаться перестанешь.
Однако в душе, надо полагать, он тоже примерял награду к своему кителю.
— Что ж, Кузьмич, — невозмутимо сказал Егор. — Не ты ли хвастал, что у тебя где-то в заначке «прокисает полкило шила»? Я так думаю, что сегодня у нас всё же есть повод спеть нашу любимую «Ой, ты море…»