Позывные Зурбагана
Шрифт:
Решили мы с женой в Иркутск переехать, что тут плохого? И в Иркутске люди нужны, не за границу же едем. Там теща живет одна в трехкомнатной квартире. Муж у нее умер, дети выросли и разъехались кто куда. Нас зовет. А насчет дочки… Уж очень Оленьке хочется учиться фигурному катанию. Способности у нее к этому имеются, опять — что тут плохого?
И разве детей учить фигурному катанию мы одни хотим? И никакая моя жена не мещанка — член партии. Хочется ей деньги потратить на мебель, на платье, не копить же нам деньги? Хотим
— Подумаешь, разошелся! — пробурчала Корякина.
Бесфамильная со вниманием выслушала Кузькина.
— Если получите цветной телевизор, современную мебель и тренера по фигурному катанию, то останетесь?
— Не так в лоб, Виринея Егоровна, — поморщился Кузькин. — Интересно, где вы тренера возьмете?
— Есть у меня один на примете. Надо его еще уговорить. Кстати, забыла представить этих ребят из Москвы: Евгений Скоморохов — механик, слесарь, шофер-гонщик. Автогонщик, понял?
Кузькин понял. Он аж присвистнул от удовольствия.
— Где работал? — спросил он, пожимая Жене руку.
— На автозаводе имени Лихачева.
— Виринея Егоровна, я его себе беру?
— Ну конечно.
— Как вот только с квартирой…
— Будет в свое время. Пока мы его устроим, не беспокойтесь. Но я представила еще не всех: Алеша Косолапое. Пекарь. Хлебом вкусным будет нас кормить. Учтите. А это Андрей Болдырев. Чемпион по фигурному катанию. Усекаешь?
Кузькин усек. Теперь он и на меня глядел с той же жадностью, что и на Женю. Алеше он просто пожал руку. Время Алеши еще не пришло! (Кажется, Кузькину уже не так хотелось сейчас ехать к теще.)
— Сын Болдырева? — спросил он насчет меня. Виринея Егоровна кивнула головой и обратилась к Алеше:
— Значит, так, Алеша, насчет тебя я договорилась. Будешь работать на хлебозаводе, когда его, — она смущенно кашлянула, — построят. А пока примешь заведование пекарней. Не очень механизированная, правда, но есть там тестомешалка и еще что-то. Полагается тебе помощник-подручный. Это на твое усмотрение. Возьмешь, кого хочешь. К работе приступишь с завтрашнего дня. Теперь насчет жилья… При пекарне есть квартира — две комнаты. Надеюсь, ты не будешь возражать, если с тобой поселится пока и Женя?
Оба приятеля просияли. Кузькин тоже.
— Вот что, Женя, — сказал заведующий автобазой, весьма довольный оборотом с квартирой. — Выделяю тебе машину «Ураган». Она дожидается тебя на станции. Завтра тебе день на всякие устройства, а послезавтра выедешь за ней с нашим водителем. Оформишь машину и пригонишь ее, а кстати прихватишь муку для своего друга. Лады? Жду тебя на базе.
На этом Кузькин попрощался и поспешил на свою автобазу.
Едва он вышел, Полина Осиповна, сидевшая с поджатыми губами, — раздражение ее еще не утихло, — стала жаловаться на молодежь. И такие-то они, и сякие, и
— Напрасно! — не выдержала Виринея Егоровна. — Нерадивые, бесхозяйственные люди играли на вашем патриотизме, а вы вместо того, чтобы у них потребовать, обходились. Да еще гордитесь этим. Зачем привычку к труду заменять привычкой к искусственно создаваемым трудностям? Хватит трудностей стихийных: необжитый, суровый край, вечная мерзлота, бездорожья, метели и морозы, высокая сейсмичность. Да что говорить!.. — Ока пренебрежительно махнула головой.
Полина Осиповна покраснела, вернее, покрылась багровыми пятнами.
— Как хотите, Виринея Егоровна, но строить театр раньше, чем построена дорога, а ретрансляционную телевизионную станцию прежде моста… Мы все здесь живем и работаем лишь для БАМа…
— Ошибаетесь, прежде всего мы осваиваем край, обживаем его и должны добиться, чтоб люди не разъехались кто куда — все построено, после нас хоть потоп. Мы отвечаем за воспитание этих людей, их духовное, моральное и физическое состояние. Не одним хлебом жив человек, нужна ему и духовная пища — вот для чего театр.
Поджав губы, Полина Осиповна поднялась.
— Пойду, товарищ Бесфамильная. Вы не правы, и я верю, что вам это еще укажут свыше.
— Перечитайте то место у Чернышевского, о котором я вам не раз напоминала, — невозмутимо ответила секретарь райкома. — Хорошо сказано: — «Важнейшим препятствием к развитию производства надобно считать те формы, которые неблагоприятны умственному развитию работника».
Полина Осиповна вышла, еле удержавшись, чтоб не хлопнуть дверью.
Виринея Егоровна, нахмурившись, посмотрела ей вслед:
— Бывшая бетонщица, электросварщица. До сих пор убеждена, что лишения, которые она переносила на стройках, ускорили строительство. Думать, что за большинство ее лишений кое-кого следовало бы судить, для нее непереносимо. Театр ее доконал. Отныне все жалобы на меня строчит в обком, в ЦК. Жаль ее. Ну, а теперь ты, Алеша, иди оформляйся. — Она растолковала, куда и к кому идти. — А затем перебирайтесь с Женей в пекарню. Ты, Андрей, наверно, пойдешь им помочь? Но сначала пообедайте, у нас неплохая столовая.
Мы, все трое, стали ее благодарить. Она улыбалась с довольным видом, скуластенькая, черноглазая, черноволосая, загорелая, явная примесь якутской крови, а прапрадед был наверняка бродяга без фамилии. Одета она была модно, со вкусом, но не молодилась, пятьдесят лет выдавались честно «на-гора».
Мне она понравилась.
Когда мы уходили, она как бы стала оправдываться перед Алешей за устаревшую пекарню. Просила потерпеть около года, пока отстроят и пустят в эксплуатацию хлебозавод.
— Да я, наоборот, рад, — сказал Алеша, лукаво улыбнувшись.