PR-проект «Пророк»
Шрифт:
— Здесь стоит повысить голос, почти крикнуть, — перебил его Анатолий. — Пометь себе. Продолжай.
— Но это еще не все: одно и то же нужное обществу дело можно вести по-разному. Можно вести так, что оно скоро прогорит, и ты обанкротишься, а можно вести так, что оно будет процветать и шириться, а ты — богатеть. В каком случае, я спрашиваю тебя, оно будет действительно полезно обществу?
— Здесь нужно говорить «вас», потому что ты апеллируешь уже ко всей толпе, ясно? Повтори, — остановил его Анатолий.
— В каком случае, я спрашиваю вас, оно будет действительно полезно обществу? Только в том, когда ты будешь думать о прибыли, о наживе. А потом уже — о пользе для общества.
Его можно называть по-разному: Высшее существо, Дух целесообразности, Жизненная Сила. Я назову его — Золотой Телец.
Илья закончил читать выделенную часть.
— Не сложно? — спросил Анатолий.
— Да нет, куда уж проще.
— Хорошо. Завтра ты должен прочитать это так, чтобы я поверил, а те, кто будет присутствовать, удивились, зачем они жили до этого момента.
— Все будет.
— Давай-давай. Жизнь дается лишь раз. А удается и того реже!
— Я, кажется, уже где-то слышал эту шутку.
— Мудрые мысли принадлежат человечеству.
— Точно! От Льва Семеновича слышал. Это не ты его снабжаешь?
Имиджмейкер многозначительно улыбнулся.
— Это тоже часть имиджа, — сказал он.
И все-таки он ненавидел Илью. Он и любил его — как свое творение, и ненавидел, потому что Илья делал то, что должен был делать он, Анатолий. Он пожинал то, что готовил для него Фимин. Когда Анатолия посещали такие мысли, он представлял себе Илью идущим с косой по темно-зеленому лугу, поросшему высокой — по пояс — травой. Сочные стебли, которых касается блестящее лезвие, толстым веером ложатся на землю, оставляя на нем зеленоватый сок. Это был жнец человеческих душ, которые должен был пожинать он, Анатолий. Еще он представлял Илью стоящим в лодке и вытаскивающим из моря бесконечную сеть; в ней бьется, блестя серебряной чешуей, жирная рыба. И тогда он вспоминал слова из Библии — «ловец человеков». И здесь на его месте должен был быть он, Анатолий. Он приготовил то, что Илье нужно было сорвать, что само падало ему в руки. Никто никогда даром не пользовался столь огромными богатствами.
Когда такие мысли донимали Анатолия, он утешал себя тем, что он — творец Пророка. Это рождало смелые и более чем лестные ассоциации.
Однажды, засыпая, Анатолий увидел, как острая коса в руках Ильи вонзается тому в грудь и по ее серебряному лезвию льется густая, темно-красная кровь. Он проснулся в холодном поту и, к счастью, осознал, что это лишь сон. Но этот сон настолько потряс Анатолия, что он набрал номер Ильи. Ответил сонный женский голос. «Опять у него баба», — подумал Анатолий, представляя себе жаркую вожделеющую красавицу, без ума, искренне влюбленную в Пророка. Голос оказался голосом домашней секретарши, которая с трубкой в руках поднялась в спальню Ильи и доложила, что он спит.
После этого сна Анатолий долго не мог успокоиться и в очередной раз удивился способностям мозга анализировать, проводить аналогии и мыслить даже тогда, когда он отдыхает. Анатолий подумал, что этот сон — продолжение ассоциации с Господом и Его Сыном. А через некоторое время, ворочаясь в темноте и тщетно пытаясь заснуть, он заподозрил себя в том, что сам хочет смерти Ильи. И прогнал от себя эту мысль.
В одной своей статье Анатолий написал: «Любой человек многогранен как бриллиант. И каждый может найти в себе черты и качества любого человека. Древние говорили об этом по-другому: „Ничто человеческое мне не чуждо“. Наверное, они не знали, что ничто человеческое не чуждо никому».
XX. После явления (май)
Вертолет доставил Илью
Вертолет опустился на вертолетную площадку дачного поселка, откуда Илья в сопровождении двух телохранителей пешком отправился домой. На проходной его приветствовал молодой охранник, имени которого Илья не помнил. Телохранителей Илья оставил в доме охраны. Хотя бы недолго Илье хотелось побыть на воздухе в одиночестве. Почти стемнело. Только сейчас Илья почувствовал усталость. В глазах продолжали сверкать огни прожекторов стадиона, в ушах еще звучали рев толпы и шум винта вертолета. Еще немного он постоял на крыльце, закурил сигарету, глядя на черные на фоне вечернего неба очертания деревьев вдоль дорожки к дому охраны, и прикоснулся указательным пальцем правой руки к датчику на замке, после чего толкнул дверь. Стеклянная дверь легко подалась в темноту прихожей.
В гримерной Илья снял белую, шитую золотом сутану и многочисленные золотые цепи, висевшие на груди, запер в шкаф из пуленепробиваемого стекла, поставил его на сигнализацию, которая сообщалась с домом охраны и с Комитетом по идеологии и информации. Сутана блестела сквозь стекло и казалась похожей на отреставрированный музейный экспонат, сохраненный для далеких потомков. Было что-то неправдоподобное в этом экспонате с иголочки. Не хватало рядом короны.
Илья подошел к умывальнику. Хотелось брызнуть в лицо холодной водой, но сначала нужно было снять грим. Илья взял пропитанную специальным составом салфетку и взглянул на себя в зеркало. Из зеркала на него смотрели внимательные усталые глаза, проникающие, как утверждали журналы, в суть людей и вещей. В них светилась вера в человека, в его силу и в его возможности. Эта вера окрыляла миллионы людей, этот блеск отражался в миллионах глаз. Прямой взгляд вселял уверенность, а изгиб длинных (удлиненных тушью) бровей говорил о способности тонко чувствовать, переживать и сопереживать. Морщинка или складка между бровями указывала направление — вверх, туда, откуда исходили уверенность и сила. Высокий лоб демонстрировал данный природой и Богом интеллект, правильные черты лица притягивали взгляд, их четкость была четкостью мыслей, а значит, и стройностью учения, которое нес Пророк. Резкий подбородок свидетельствовал о несгибаемой воле, легкие складки у резко очерченных губ говорили о тех трудностях и испытаниях, которые Пророк преодолел на пути к сердцам своей паствы.
О цвете глаз Пророка долго спорили, пока, наконец, Фимин не заявил, что они должны быть именно такими — темными или светлыми в зависимости от освещения, тогда он будет казаться своим и светлым европейцам, и жгучим представителям кавказского типа.
Илья прищурился, и в его лице проступило нечто восточное. Художники Средней Азии и Дальнего Востока добавят в это «нечто» то, что сделает его на будущих культовых портретах почти азиатом.
Все это вместе было лицом Пророка, ниспосланного людям, чтобы привнести в них уверенность и веру, дать им божественное знание смысла их существования, открыть им истину.