Прах Анджелы
Шрифт:
И папа улыбается.
За две недели до Рождества мы возвращаемся из школы под проливным дождем, заходим в дом, а там никого нет. Стол, стулья и чемодан куда-то исчезли, огонь не горит. Но Лев XIII висит на стене, значит, мы не переезжаем. Без портрета папа не уехал бы. На полу повсюду лужицы, стены блестят от сырости. Наверху какой-то шум. Мы поднимаемся по лестнице и видим папу, маму и пропавшую мебель. На втором этаже тепло и уютно, в камине горит
– Нет уж, пусть там висит, – возражает мама. – Хватит того, что мы его из Бруклина в Белфаст тащили, потом еще в Дублин и в Лимерик, теперь хоть немного покоя и уюта хочется.
Мама берет нас с собой в Общество Святого Викентия де Поля в надежде раздобыть гуся или окорок к рождественскому столу, но распорядитель говорит, что нынче всем в Лимерике туго. Нам дают талон в лавку миссис Макграт и еще один – к мяснику.
– Какой уж там гусь или окорок, – говорит мясник. – По талону деликатесов не полагается. Вон, кровяную колбасу берите, потроха еще могу дать, голову овечью или свиную. Свиная голова – штука хорошая – мяса много и детям нравится. Свиная щечка да с горчичкой – воистину райская пища. В Америке такого нету, наверное, там всем стейки подавай да птицу дикую, домашнюю и водоплавающую.
– Нет, – говорит он маме. – Ни бекона вареного, ни сосисок я вам дать не могу. Да берите же свиную голову, пока бедняки не налетели и все не расхватали.
– Да кто ж свиную голову в Рождество подает? – удивляется мама.
– У Святого Семейства в холодном вифлеемском хлеву и того не было, – отвечает мясник. – Уж они бы там не упирались, коли им бы такую хорошую свиную голову предлагали.
– Не упирались бы, – говорит мама. – Но и есть бы не стали. Они же иудеи были.
– А это тут при чем? – недоумевает мясник. – Свиная голова – это свиная
– А иудей – это иудей, им религия запрещает, такие уж у них правила.
– А вы, миссус, знаток по части иудеев и свинины, – усмехается мясник.
– Вовсе нет, – говорит мама. – Просто у нас в Нью-Йорке соседка была, миссис Лейбовиц, не знаю, что бы мы без нее делали.
Мясник снимает с полки свиную голову, и Мэйлахи кричит:
– Ой, дохлая собачка.
Мама и мясник смеются. Он заворачивает свиную голову в газету и говорит маме:
– С Рождеством!
Потом добавляет в сверток несколько сосисок.
– Возьмите вот сосисок еще, позавтракаете в Рождество.
– У меня денег нет на сосиски, – говорит мама.
– А я разве просил денег? – обижается мясник. – Так возьмите, вместо гуся и окорока.
– Ну, что вы, вовсе не обязательно, – говорит мама.
– Знаю, миссус. Было б обязательно, не давал бы.
Мама говорит, что у нее спина болит и свиную голову придется нести мне. Я прижимаю сверток к груди, но свиная голова мокрая, и газета слезает с нее кусками.
– Теперь все узнают, что у нас свиная голова на Рождество. Вот позор-то, – сокрушается мама.
Мальчики из нашей школы тычут в меня пальцем и смеются:
– О, гляньте, у Фрэнки Маккорта свиное рыло. Это янки такое на Рождество едят, да, Фрэнк?
– Эй, Кристи, знаешь, как свиную голову есть? – кричит один другому.
– Не-а, не знаю, Пэдди.
– Хватаешь за уши и сжираешь морду.
– А ты Пэдди знаешь, как Маккорты свинью съедят? – хохочет Кристи.
– Нет, Кристи, не знаю.
– Подчистую, ни хрю-хрю не останется.
Еще несколько улиц, газета окончательно отваливается и теперь все видят свиную голову. Пятачок упирается мне в подбородок, и мне жаль поросенка – он умер, а над ним все потешаются. Мои сестра и братики тоже умерли, а если б кто вздумал над ними смеяться, я б в того камнем.
Вот бы папа к нам вышел и помог, а то мама все время останавливается и прислоняется к стене. Она держится за спину и говорит, что на Барачный холм ей не подняться, а от папы все равно толку нет, он никогда не носит ни свертков, ни сумок, ни узлов, потому что это унижает его достоинство. Вот близнецов он носил, когда те уставали, и папу римского тащил из Америки, но это ж не свиная голова. Он и мне с Мэйлахи говорит, чтоб, когда вырастем, носили воротничок и галстук, а чтоб с поклажей в руках нас никто не видел.
Конец ознакомительного фрагмента.