Прах херувимов

Райнеш Евгения

Яська, Ларик и Гера. Они втроём каждый вечер устраивались на веранде. Летняя такая компания. Вели беседы, потягивая виноградное вино, которое больше напоминало забродивший сок по сладости и отсутствию характерного алкогольного привкуса.

Вино Ларик делал по собственной технологии, а изабелла обвивала навес над их головами, вызревала, наливаясь соком и их разговорами. В сентябре ягоды винограда можно будет срывать и бросать в рот, не сходя с места. Но до сентября ещё далеко, и Яська не знала, как этот приморский городок выглядит осенью. Когда заканчивались

каникулы, она возвращалась домой. Так что срывать виноградные спелые кисти Ларику с Герой придётся без неё.

Но это будет ещё не скоро. Пока стоял один из тех прекрасных вечеров, когда лето уже созрело, но ещё не начало выцветать, перевалившись за середину. Чудесная предзакатная томность разливалась по округе. Мальчишки устроились на плетёных креслах, а Яська – на нагретых солнцем перилах, окружающих веранду.

К их компании сегодня примкнул Тумба – мохнатый, нечёсаный, но очень добродушный пёс неопределённой ласковой породы. Он давным-давно жил на этой улице и сам себя назначил общим любимцем. Ничейным, в смысле независимым.

Хотя на зиму его приглашали то в один, то в другой дом на постоянное место жительства, Тумба понимал, что доля любви, ласки и еды многократно возрастает, если тебя членом своей семьи считает целая улица. И, несмотря на известную истину, что у семи нянек дитя без глазу, псу ни разу не приходилось переживать тяжёлые времена. Может, он от рождения был счастливчиком, а может.… Впрочем, скорее всего именно это первое и самое верное обстоятельство определяло характер его вольной, а вместе с тем сытой жизни. Потому что иного объяснения просто не существует.

Тумба придавал традиционному собранию определенный уютный настрой. Он валялся под тенью изабеллы, щурил заросшие густой чёлкой глаза и лишь иногда предупреждающе ворчал, когда кто-нибудь нарушал чрезмерными эмоциями это спокойное и справедливое течение времени. Яське же впереди грезилось ещё много-много таких посиделок. Но…

Что-то нависло над небольшим приморским городком этим летом. Девушка почувствовала неловкость ещё на перроне полустанка, где Ларик по той же давней традиции встречал её с поезда. Друг был особенно взлохмачен, встревожен и молчалив. Яська его знала достаточно хорошо, чтобы сквозь внешнюю невозмутимость тут же определить: у Ларика очень даже неспокойно на душе. И эта неосознанная тревога тут же передалась ей, омрачая прекрасные летние дни, которые просто обязаны быть безмятежными.

И предчувствия не обманули. Только-только Яська покрылась первым загаром, как попала в историю, мягко говоря, неприятную.

– Я сегодня вообще ничего не могу ни пить, ни есть, – пожаловалась она. – Пить хочу целый день, но как подумаю о том, что видела, горло сжимается.

И в самом деле даже немного захрипела под конец фразы.

– Немудрено, – сказал Герман.

Он задумчиво вытащил пончик из корзинки. Корзинку Герман целый день таскал с собой по пляжу, предлагая выпечку «бздыхам»-отдыхающим. Пара-тройка оставшихся после трудового дня пончиков ещё болталась где-то на дне. Яська сглотнула

слюну: пончики, хоть и испечённые с утра, даже к концу жаркого дня не потеряли товарный вид. Василий Степанович, дальний родственник Германа, приспособивший парня к своему бизнесу, был знатный кулинар.

Яська уже протянула руку за пончиком, как горло опять сжала судорога.

– Теперь я измучаюсь, как Тантал, от голода и жажды, – печально произнесла она. – Окружённая пончиками и лимонадом.

Кивнула на запотевший кувшин, который Ларик только что достал из холодильника.

– Скоро пройдёт, – ободряюще кивнул Гера, и сладкая нежная пудра полетела в сторону Яськи.

Она недовольно и демонстративно отряхнулась, но непробиваемый продавец пончиков этого не заметил:

– Этот дядька, который теперь покойник, он же не из наших?

Надкусанный пончик устремился по направлению к Тумбиному блестящему носу, который уже несколько минут красноречиво дёргался. Пёс не просил, но явно намекал. Схватил плюшку прямо в полёте.

Гера никогда не мог отказать Тумбе.

– Насколько я понял, – сказал он, отряхивая жирные пальцы, – его в санаторий пригласил кто-то из начальства поработать на лето.

– Ольга в декрет ушла, – кивнул Ларик. – Прежний диетолог. Она в нашей школе старше меня на три класса училась.

– И что?

– Клиентов мне раньше подгоняла.

– Диетолог?! – Яська не могла понять эту южную «поруку» аборигенов.

– Ну да. Девчонки у неё на приёме разоткровенничаются, подружками станут, о красоте разговоры зайдут. Она им: «Тату, конечно, это на любителя, но, если очень уж невмочь, есть надёжный специалист». И мои координаты давала. Только её «девочки» не входили, честно говоря, в число моих любимых клиентов.

– Почему? – удивился Гера.

– Девушки на диете капризны и непредсказуемы.

– Вот это да! – Яська пришла в полный восторг, – если уж не девушки на диете, то кто тогда твои любимые клиенты? Очень любопытно…

– Конечно же, десантура!

– Парашютики и летучие мышки? – засмеялся Гера.

Тумба, дожевавший пончик, приподнял лохматую голову и пару раз буркнул что-то простуженным басом.

– Ага, – Ларик зажмурил свои белёсые глаза и не то чтобы расхохотался, но стал утробно ухать. – Те, что через несколько лет превращаются в расползшихся медуз. Они автоматически попадают в ковровые.

– В какие? – не поняла Яська.

– CoverUP. С английского «прятать», – пояснил Ларик. – Перекрытие старого рисунка новым. Некоторые мастера настаивают на том, что нужно перекрывать полностью новым рисунком, и дерут цену в два раза выше. Я же просто стараюсь облагородить это расползшееся пятно. Странно и необъяснимо, но такие переделки доставляют мне особое удовольствие.

– Вот что ненавижу больше всего на свете, – возразила Яська, – так это переделывать. Легче начать сначала.

– Наверное, – задумался Ларик, – это своеобразное ощущение доминирования. Кредо альфа-самца: позиция, когда ты сверху. Над ситуацией.