Прах к праху
Шрифт:
— Нет, она со мной практически не разговаривала.
— Смешанные сигналы, — вновь произнес Куинн. — Скажи, Гил, ты был на нее за это зол? За то, что она разделась перед тобой, мастурбировала, а потом делала вид, будто ничего не произошло; за то, что притворялась, словно она тебя вообще не знает, как будто ты недостаточно хорош… Скажи, ты имел на нее за это зуб?
— Я ей ничего не сделал, — прошептал Ванлис.
— Она играла с тобой. Если бы женщина так поступила со мной — возбудила, а потом продинамила, — я бы точно разозлился. И постарался ее трахнуть, чтобы знала, что с мужиками так не шутят. Скажи,
— Нет, не возникало.
— Но ты был бы не прочь ее трахнуть? Какая-то часть твоего «я» все-таки хотела ее проучить. Темная сторона, которая есть у каждого, которая хранит обиды и вынашивает планы мести. Неужели у тебя, Гил, ее нет? У меня вот точно есть.
Он весь напрягся в ожидании ответа. Ванлис сидел с несчастным видом, как будто до него наконец дошло, в какую вонючую кучу дерьма он вляпался сегодня вечером.
— Ковач попробует повесить это убийство на меня, — сказал он. — Потому что это трусы Джиллиан Бондюран. Плюс то, что я сейчас вам рассказал. Хотя это она дразнила меня, а не я ее. Ведь так оно и будет?
— Гил, ты — идеальный подозреваемый. И сам это понимаешь. Я прав?
Ванлис медленно кивнул.
— Ее отец приезжал к ней домой, — пробормотал он. — В воскресенье утром. Еще затемно. Я видел, как он выходил из дома. А в понедельник его адвокат дал мне пятьсот долларов, чтобы я никому ничего не говорил.
Куинн воспринял информацию молча. Не торопился с выводами. Гил Ванлис — тот еще аллигатор. Может сказать все, что угодно. Например, что видел рядом с домом Джиллиан постороннего мужчину, бродягу, однорукого калеку… Но он предпочел сказать, что видел Питера Бондюрана и что тот заплатил ему, чтобы он держал язык за зубами.
— Рано утром в воскресенье? — уточнил Куинн.
Охранник кивнул, но головы не поднял.
— Еще затемно?
— Да.
— А что делал ты в этот час, Гил? Где ты был, когда увидел его, и почему он увидел тебя?
Ванлис покачал головой — то ли вместо ответа на вопрос, то ли по поводу той картины, что возникла перед глазами. Казалось, что за последние десять минут он постарел на десяток лет. Было что-то жалкое в том, как он, в своей форме охранника, сидел в комнате для допросов — человек, некогда мечтавший сам работать в полиции.
— Я требую адвоката, — произнес он убитым голосом.
Глава 32
Кейт сидела на старом кожаном диване в кабинете, уютно устроившись в уголке. В доме с утра было холодно, и чтобы согреться, она облачилась в черные легинсы, теплые шерстяные носки и старый мешковатый свитер, который не надевала уже много лет. В свое время ей его отдал Куинн. На груди красовалась вышивка с логотипом спортзала, который он тогда посещал.
Свитер она вытащила из шкафа после того, как Куинн ушел на совещание. Сначала на пару минут повесила на батарею и надела, пока тот был еще теплым, притворяясь, будто это тепло его тела. Жалкая замена настоящему Джону. Но даже это помогало ощущать себя ближе к нему. После ночи в его объятиях жажда близости стала сильной, как никогда.
Господи, какое же неудачное время выбрала любовь, чтобы вновь свалиться им на головы! Впрочем, что им еще оставалось, учитывая профессию и образ жизни? Оба слишком хорошо знали: ничто не вечно в этом
Кейт представила жизнь каждого, словно смотрела на обоих откуда-то сверху, из другого измерения. Все последние пять лет она только и делала, что судорожно пыталась построить «нормальную» жизнь, состоящую из работы, нескольких хобби и людей, с которыми встречалась по общепринятым поводам и праздникам. Ничего более личного. Механическое повторение привычных действий, попытка не обращать внимания на пустоту в душе. И все время искренне пыталась убедить себя: это — лучшее, на что можно рассчитывать.
Что касается Джона, то его жизнь наполняла работа, работа и еще раз работа. Стараясь заполнить пустоту внутри, он взваливал на себя все больше и больше ответственности, пока этот груз не стал грозить раздавить его. Он как одержимый постоянно заполнял память подробностями расследований и фактами — до тех пор, пока был способен хранить их в относительном порядке. Прятался от самого себя и маскировал то, от чего не удавалось убежать, пока наконец не запутался — где маска, а где он сам. Растрачивал запас душевных сил, который когда-то казался неисчерпаемым.
И оба отказывали себе в том, в чем на самом деле нуждались больше всего на свете, — друг в друге.
Просматривая страницы дел, разложенные на кофейном столике, Кейт задумалась о том, как же ужасна боль, которую люди причиняют себе и другим. Четыре жизни, поломанные и загубленные Крематором. Пять, если считать Эйнджи. Несчастные, потому что все как одна нуждались в любви, но не смогли обрести ее и довольствовались сомнительной заменой. Мечтали о большем, нежели имели. Довольствоваться малым оказалось проще, чем добиваться большего. В глубине души они даже не верили, что достойны лучшей участи. А те, кто, по идее, должен был их поддержать, посматривали свысока. Каждая из них была женщиной, а в американском обществе это всегда потенциальная жертва.
Все вместе взятые факторы и сделали из них жертв.
Впрочем, каждый — жертва чего-либо. Разница лишь в том, что мы делаем с этим. Кто-то смиряется, кто-то преодолевает трудности и двигается дальше. У женщин, чьи дела лежали перед Конлан, не будет этого «дальше».
Кейт подвинулась ближе к столику и просмотрела отчеты. Она позвонила на работу и предупредила, что берет выходной по личным обстоятельствам. Ей сказали, что Роба тоже нет, и по этой причине по их отделу ходили сплетни, что они якобы подрались и не явились на работу, дабы не демонстрировать синяки и ссадины. Кейт рассмеялась и предположила, что Роб скорее строчит дома письменную жалобу, которую намерен пришить к ее делу.
По крайней мере, сегодня он не будет ее беспокоить. Этого достаточно, чтобы считать день идеальным, вот только, как назло, необходимо просмотреть фотографии обожженных и обезображенных тел — жертв маньяка-убийцы. Что вряд ли поспособствует хорошему настроению.
Все четверо составляли весьма грустный список. Проституция, наркотики, алкоголь, вечные унижения, насилие и даже инцест — если то, что рассказал Ковач о Джиллиан Бондюран, было правдой. Жертвы преступлений, жертвы воспитания.