Праксис
Шрифт:
Сула отняла руку и стала аплодировать вместе со всеми. Песня обжигала, будто на оголенные нервы плеснули кислотой, но после нее почему-то становилось хорошо. Она словно бы приподнимала покров над потаенными глубинами вселенной, обнажая вечные, первоначальные истины, подлинный смысл существования.
Дериву было целиком терранским стилем в музыке. Хотя темперированный строй и явился одним из неоспоримых значительных вкладов землян в имперскую цивилизацию, в ряду великих композиторов и исполнителей людей насчитывалось чрезвычайно
Если даймонги говорили музыкой, то креи, по всеобщему признанию, были самой музыкой. Их примитивные светочувствительные способности вынужденно дополнялись невероятными способностями к звукоизвлечению с чрезвычайно широким спектром. Следуя их характеру, музыка креев чаще всего была живой и радостной, и большинство популярных композиторов и музыкантов принадлежали именно к этой расе. Даже если первоначальный вариант песни принадлежал людям, всеобщее признание получала обычно крейская аранжировка.
Однако в то время как выражение торжества, восторга, радости и ликования сделались бесспорной привилегией других рас, терранцы остались монополистами в области трагедии. Музыка печали и горя, потери и расставания давалась им как ничто другое. Отчаяние, стойкость, покорное принятие неизбежного — вот что было их коньком. Это признавали даже шаа. Их строгой этике импонировал стиль классических трагедий. Все в мире преходяще и смертно, кроме великих идей Праксиса; вполне понятно горе короля Лира или Эдипа, не удостоившихся света учения будущего.
Камерное искусство дериву с горсткой аккомпаниаторов и единственным певцом было по-настоящему уникальным, и его мрачные трагические темы не имели ничего общего с кипящей радостью и легкостью крейских мелодий и даймонгским великолепием. Соприкосновение души с горем, смертью, тьмой, последний проблеск жизни, задуваемый беспощадным космическим ветром, — вот что завораживало аудиторию.
Сула слушала, широко раскрыв глаза. Чистота эмоций, напряжение в голосе, изящный неназойливый аккомпанемент — само совершенство. Сердце сжималось, слова будто пульсировали в крови.
Она сама успела хорошо узнать, что такое смерть, — когда помогала выносить обугленные мумии из разбитых, оплавленных отсеков крейсера «Дели»… когда убила две тысячи наксидов при Магарии… когда она сама до полусмерти избила взрослого мужчину, а потом приказала бросить его в реку.
Когда хладнокровно убила несчастную, запутавшуюся девчонку.
Смерть висела в воздухе, обвивала паутиной, напоминала Суле, что искра ее жизни так же преходяща,
Сула печально улыбнулась. Песня была о ней.
Лицо Сулы светилось какой-то особенной радостью, щеки разрумянились, глаза блестели. Концерт, казалось, преобразил ее. Мартинес молча смотрел и не мог налюбоваться.
Он не решался на поцелуй, пока они не вышли из клуба на улицу, где вечерний ветерок заставил Сулу зябко передернуть плечами — лучший повод заключить девушку в объятия и прижаться губами к ее губам, согревая своим теплом.
— Как чудесно! — воскликнула она.
Мартинес почувствовал разочарование, когда понял, что имелся в виду вовсе не поцелуй, а певица.
— Одна из лучших, — согласился он.
Вдоль улицы, которая вела к подвесной дороге, светились разноцветные вывески баров. Двери то и дело открывались, впуская и выпуская посетителей, изнутри слышалась веселая музыка.
Мартинес улыбнулся.
— Ты замерзла… Может, зайдем куда-нибудь, согреемся?
— Нет, мне не холодно, — неловко улыбнулась Сула. — Не хочу сегодня никакой другой музыки.
Он завел ее в дверную нишу и снова стал целовать, не в силах оторваться. Сердце колотилось, аромат духов вызывал головокружение. В голове все ещё крутился странный фантастический ритм, вызывая небывалые образы и ассоциации…
Пора, решил Мартинес.
— Ты знаешь, — начал он, — я ведь не шутил, когда просился в твою семью.
Сула весело расхохоталась.
— Может, мне тебя усыновить? Хотя, честно говоря, я не собиралась становиться матерью так рано.
— Есть более простой способ, — улыбнулся Мартинес. — Что, если мы поженимся?
Она удивленно взглянула на него, потом в глазах появилось подозрение.
— Вы, наверное, шутите, капитан?
— Н-нет… — выдавил он, начав вдруг заикаться. — Не шучу.
Лицо Сулы вспыхнуло радостным румянцем. Лучшего ответа не требовалось, разве что ещё один поцелуй… Они шли в обнимку по узкой улочке старого города, и глупая счастливая улыбка не сходила с лица Мартинеса. Сердце его пело от счастья.
— А что скажет твоя семья? — вдруг спросила Сула.
Ещё при встрече Мартинес рассказал ей о последствиях опрометчивого мезальянса Семпронии.
— У них уже куча планов, — весело подмигнул он. — Собираются вкладывать бешеные миллионы. Дворец на Акрополе, вилла в горах и так далее — все для тебя. И даже не думай сопротивляться — заставят.
Сула подозрительно прищурилась.
— А что от меня потребуется взамен?
Всего-навсего взломать пару запертых дверей. Справишься?
Она пожала плечами.
— Может быть… Только за поведение тех, кто находится за этими дверями, я отвечаю не больше, чем лом или отмычка.
— Остальное предоставим Роланду, он эксперт в подобных делах.