Практически невиновна
Шрифт:
Пирожное провалилось молниеносно.
– Тетя, а рубль дашь? – опять заканючил пацан.
– Как тебя зовут?
– Славик.
– А сколько тебе лет?
– Шесть.
– А родители есть?
– Есть, – вздохнул Славик.
Он послушно отвечал на вопросы, надеясь на денежную компенсацию.
Мария достала из кармана десятку. Мятая купюра мелькнула в грязных пальцах мальчишки и исчезла.
– Теть, а еще?
Маша посмотрела на пацана с сомнением.
– Слушай, – предложила она, – давай я лучше куплю тебе сок, еды какой-нибудь. Деньги у тебя все равно заберут, правда? И тебе
Пацан загрустил.
– Зато батяня лупить не будет, что мало принес, – сказал он. – Если ему денег принесем, он у соседки самогонки купит, нажрется и будет лежать в отключке. А трезвый – шлангом лупить будет.
Маше стало плохо. Беременная и сентиментальная, она была не готова воспринимать жестокие реалии жизни.
– И сколько нужно собрать?
– Мне – пятьдесят. Петьке – сотню. Он старше. Ирка приносит тоже сотню, она кукла, ей все подают.
– А Ире сколько лет?
– Пять. Крутая у вас машина.
Марии стало стыдно за свою крутую машину. Она достала сто рублей и отдала Славику. Тот молча принял пожертвование…
Глядя на отъезжающий автомобиль, Славик думал, что надо было рассказать сердобольной дамочке и о новом финансовом предприятии батяни. Тогда тетка раскололась бы еще на сотню. Теперь два раза в неделю, после трудовой уличной смены, папаша отправлял его и Ирку в соседний подъезд, к извращенцу дяде Феде. После этих визитов Славик глухо матерился сквозь зубы и долго приходил в себя. А Ирка ничего, быстро привыкла. Сутенерство приносило сообразительному папаше еще тысячу рублей еженедельно. Убить бы его, а заодно и мать. Вот они зажили бы тогда втроем – он, Петька и Иришка! Все деньги оставляли бы себе, вечером варили бы макароны… Но нет, подумал Славик, не получится. Сейчас уж точно. Он четко просекает ситуацию, консультировался. Никто им не позволит жить одним. У них нормальная двухкомнатная, правда почти без мебели, но это ерунда. Сколько сразу желающих найдется на квартиру! Налетят стервятники. А сопливых детей быстренько распихают по детским домам…
«Как же так! – возмущалась и расстраивалась Мария по дороге к намеченной цели. – Это неправильно! Сейчас ведь не двадцатые годы прошлого века! Не война, не разруха! И мы ведь не пещерные люди! Дети не должны так жить!»
Отчаяние переполняло Машу. Она понимала, что деньги, отданные Славику, не решают проблемы. И даже сотой части проблемы. Хлюпая носом, она припарковала джип у красивого четырехэтажного здания.
В пятницу Виктория созрела.
– Ладно, поехали к Полине, – вздохнула она.
Бывшая подруга Аполлинария Ефимова являлась последним козырным тузом, спрятанным в рукаве. Теперь только она способна была доказать Денису, что девица с вытатуированным на спине горностаем вовсе не Алиса Горностай, а Виктория Коробкина.
После того как ее отказались признать все старые знакомые, Вике просто необходимо было заручиться поддержкой нового друга. Пока Денис интересовался ее судьбой, у Вики сохранялось ощущение опоры. Она почему-то верила в его способность распутать загадочный клубок. Но и Денису нужно было во что-то верить. Вот если бы у Вики на спине была вытатуирована милая картонная коробочка…
– Как же мне не хочется ее видеть! – стонала девушка. Но перламутровый
– Тут я немного недопонял. Это как?
– Так. В присутствии Аполлинарии я чувствую себя ничтожеством. Она ведет себя так, словно я отвратительная гусеница, или мокрица, или червяк какой-нибудь. Но я ведь не червяк!
– Однозначно.
– Тебе бы понравилось общаться с человеком, который постоянно заставляет тебя оправдываться? Или испытывать чувство вины?
– О, это про мою матушку! Особенно я виноват в том, что мне уже тридцать один. Ее несбыточная мечта – чтобы я всегда оставался пятилетним. Мой возраст неумолимо напоминает ей о ее собственном. Когда мы вместе, она всегда маскируется под мою подружку. Требует называть ее Сонечкой, а не мамой.
– Ее вполне можно понять! – улыбнулась Вика. – Где она живет?
– К счастью, в Ханты-Мансийске. С новым богатым мужем. Но приезжает в гости раз в год. Слишком часто. Когда она приезжает, я обнаруживаю у себя целое собрание тяжких грехов. Я люблю пиво. Я не читал ни одного произведения Коэльо, Мураками или Пелевина. У меня нет тумбочки в прихожей для прессы и расчесок. Я кладу губку для мытья посуды слева от крана, а надо справа. Я не выношу ходить дома в тапочках, что стопроцентно чревато простатитом…
– Серьезно?!
– Угу.
– Какой кошмар! Обязательно ходи в тапочках.
– Щас! Но самое страшное – я неровно отрываю туалетную бумагу.
– Какой кошмар!
– Да. Это, по мнению моей мамы, отдает плебейством. Ее сын – плебей, криво отрывающий туалетную бумагу.
– Наверное, ты ее сильно любишь.
– С чего бы мне любить туалетную бумагу? В мире есть гораздо более вкусные вещи, – удивился Денис.
– Нет, маму. Иначе ее замечания тебя бы не травмировали. Ты бы просто их игнорировал.
– Конечно люблю. Она красивая.
– О, мы приехали. Дома ли Полина?
Да, Полина была дома. Открыв дверь, она три минуты изумленно молчала, всматриваясь в лицо гостьи. А Денис тем временем изучал ее реакцию на приход экс-подруги.
В конце концов Аполлинария вышла из ступора.
– Алиса Витальевна? – ошарашенно спросила она. – Вы?..
В одной руке Мария несла ноутбук, в другой – кусок миндального кекса, который по мере продвижения по коридору стремительно уменьшался в размерах.
Мария изучала золотые таблички на дверях. Она искала кабинет Яна Николаевича Вепрецкого. Мимо неслышно пролетали хорошо одетые дамы на высоких каблуках – ковровое покрытие скрадывало их шаги. Мужчины, все как один, были в дорогих костюмах. И женщины, и мужчины торопились, листали на ходу бумаги, говорили по сотовым телефонам, а иногда и сразу по двум. В общем, напряженно работали.
Через сто метров пути Маша заметила, что у нее рваные джинсы. Нет, они всегда были рваными и с бахромой, даже в начале своего жизненного пути, когда Мария купила их в бутике за приличные деньги. На этикетке значилось «Dolce & Gabbana», в дыре сверкала стройная Машина коленка. Кроме того, джинсы сегодня наотрез отказались застегиваться на округлившемся животе Марии. И она пропустила сквозь шлевки веревку и завязала узлом. А сверху натянула толстовку.