Практик
Шрифт:
— Уж будь уверен, крайним выставят именно тебя!
Георгий Иванович покачал головой и недобро усмехнулся.
— У товарища Врана и без Петра найдётся, на ком сорвать злость, — заявил он, достав из сейфа пухлую папку. — Его супруга завела роман на стороне, на угрозе предать адюльтер огласке оперативники РКВД её и завербовали. Она полагала, будто ни о чём предосудительном не сообщает, но дело на основании этих показаний состряпали на загляденье. Да ты сам посмотри!
Альберт Павлович принял у Городца папку и уставился на меня. Я отлип от дверного косяка
— А кто бы её заподозрить мог?
Куратор поморщился и взялся изучать протоколы, а Георгий Иванович извлёк из сейфа ещё одну папку, кинул её на стол.
— Тебе, Пётр, тоже есть с чем ознакомиться.
Помимо номера дела и служебных отметок на картонной обложке значилось моё собственное имя, и я озадаченно потеребил завязки.
— Глянь двадцатый лист, — подсказал Городец. — Потом обсудим. И да — признаю, что касательно твоего друга я дал маху. Он не болтун, и с этим придётся что-то делать.
Часть вторая
Глава 4
Под двадцатым номером в папке был подшит донос.
Ну как — донос? Скорее уж, если рассуждать беспристрастно, это было заявление неравнодушного гражданина. Но вот как раз с беспристрастностью у меня и возникли проблемы. Поводил кончиком языка по золотой коронке на месте выбитого зуба, перечитал докладную моего бывшего одноклассника, товарища и вроде как даже друга Льва Ригеля, поморщился.
— Не кривись, не кривись! — мрачно глянул на меня Городец. — Та операция до сих пор засекречена, разглашать её подробности он не имел никакого права. Надави, оцени реакцию. Жду от тебя мотивированное суждение.
— В какие сроки?
Георгий Иванович покачал головой.
— Нет сроков. Просто непонятно, когда его из больницы выпишут. Аналитики серьёзно перенапряглись, их под конец едва не достали.
Ненадолго задумавшись, я спросил:
— Я в столице остаюсь или…
— Остаёшься! — перебил Городец и кинул взгляд мне за спину.
Дремавший на диванчике Иван Богомол рассмеялся.
— Мне выйти или можно просто уши ладонями зажать?
Альберт Павлович оторвался от чтения протоколов и покачал головой.
— Всё тебе хиханьки-хаханьки! А у людей секретность!
Скуластое лицо Георгия Ивановича приобрело выражение крайнего неодобрения, но он не стал ввязываться в пикировку и вновь обратил своё внимание на меня.
— Твою группу включили в состав оперативно-розыскной бригады, — сообщил Городец. — Вечером проведу инструктаж, ознакомлю с приказом и поставлю задачи. А пока, если у товарищей, — слово это он произнёс с нескрываемой иронией, — больше нет вопросов, иди отсыпайся.
Вопросов у «товарищей» ко мне не нашлось, зато сам я спросил:
— Вы просто задачи поставите или непосредственно бригадой руководить будете?
— Узнаёшь в своё время. Всё, иди.
Прикрывая дверь, я расслышал негромкий смех Альберта Павловича и вторящего ему Вани Богомола, но что именно их так развеселило, не понял, а строить догадки на сей счёт не стал. Последовал приказу Городца, отыскал своих людей и завалился спать. Шутка ли — вторые сутки
Городец вызвал уже после ужина, но нельзя сказать, будто всё это время я провёл в праздном безделии. С двух часов пополудни мы числились резервной группой немедленного реагирования, и пусть серьёзных инцидентов не случилось, на летучки к дежурному я ходил наравне с командирами других подразделений.
Никаких изменений занимаемый Георгием Ивановичем кабинет к вечеру не претерпел, за тем исключением, что теперь там сильно пахло табачным дымом, а пепельница оказалась забита папиросными окурками. Ну и бумаг на столе прибавилось, а сам Городец избавился от пиджака и ослабил узел галстука. Вид у него был откровенно помятый.
Впрочем, всё это я отметил только после получасового ожидания в приёмной, где на сей раз посетителей принимал молодой человек в форме поручика управления госбезопасности РКВД. Мариновали там далеко не всех: время от времени какие-то типы в штатском уверенно кивали секретарю и проходили прямиком в кабинет. Кто-то задерживался, кто-то почти сразу уходил. Что это были за персонажи, понять так и не удалось.
Из всех присутствующих я знал лишь Грина, но Степан Александрович меня игнорировал, да и мне сказать ему было нечего. В принципе не до разговоров было, поскольку собравшаяся в приёмной публика косилась на человека в чёрном прыжковом комбинезоне не слишком-то и дружелюбно. Впрочем, и особой враждебности заметить тоже не удалось. Скорее уж во взглядах читалась смешанная с настороженностью озадаченность.
Гадают, не встретит ли их на выходе из кабинета конвой?
Вроде так, только едва ли вершителем их судеб мог стать капитан научного дивизиона ОНКОР. Что-то тут было не так.
Именно об этом я первым делом и спросил, точнее — поинтересовался нынешним статусом куратора. Тот досадливо поморщился и откинулся на спинку кресла.
— Да какой у меня статус? — вздохнул он. — Одни обязанности.
— Какого рода?
— Сейчас Грина приглашу, сразу вас обоих в курс дела введу. — Городец покрутил шеей и вновь вздохнул. — Настраивайся, что ещё на какое-то время в столице задержишься. Работы тут непочатый край.
— Расстрельные команды с нагрузкой не справляются?
— Очень смешно, — пробурчал Георгий Иванович.
— Да нет, не очень, — передёрнул я плечами.
— Ершистым ты стал, Пётр! Это не от ощущения собственной недооцененности, часом? — Городец присмотрелся ко мне и махнул рукой. — Брось! Пожалуют тебя орденом, не сомневайся даже! Богомол обещал Баюну словечко замолвить, да и Вран уже в курсе, кто именно его из камеры вытащил. Не знаю, что у тебя с его доченькой было, но Альберт счёл нужным заранее соломку подстелить. Так что цени!
Я был Альберту Павловичу за проявленную заботу безмерно благодарен, но предпочёл бы остаться в стороне от этого дела и не принимать участия в судьбе Ники Кондратьевны вовсе. А то она собственной охотой за лохматого студентика без роду и племени замуж выскочила, а крайним меня сделать собираются.