Практикантка. Дилогия
Шрифт:
– А мне кажется наоборот – наш мир ненормальный, если считает ее таковой. На таких, как она, все и держится.
– А толку? Он ведь четверых порвал играючи, что ему еще одна жертва?
– Не знаю. Но я очень надеюсь, что она все же выживет, а Клещ, тот вообще чуть не плачет за ней. Видал, как он наш вертолет провожал?
– Ну! Не мужик – скала неприступная! А я-то думаю, чего он такой расстроенный ходит. Стало быть, его подруга?
– Нет. Ее вообще никто не знает. Мы даже фотографию не видели и не представляем, как она выглядит. Просто неизвестная практикантка.
–
– В двух словах это не объяснишь. Представь такую ситуацию: группа оперативников уничтожена, связи с начальством нет. Никто бы и слова не сказал, если выжившая практикантка осталась бы на месте ожидать прибытия помощи. Понимаешь? А она принялась действовать строго по правилам поиска – начала преследовать врага, не давая ему оторваться, раствориться в этой тайге. Это смертельный риск, просто немыслимое чувство долга!
– Да это понятно. Тут и без всяких демонов по нашей тайге не очень-то походишь. Это тебе не прогулка в подмосковном лесу.
– Она – воспитанница весьма специфического учебного заведения, в народе именуемого – Монастырь. Прошла специальную, очень оригинальную подготовку, больше так нигде не учат. Кто знает, может, это ей поможет выжить.
– Так она сильно крутая?
– Просто не то слово! В женский Монастырь принимают специально отобранных девочек не старше двенадцати лет. Предпочтение отдается полным сиротам, остальные – дети членов Ордена, но таких крайне мало. Методика обучения там просто изуверская. Воспитанниц выбирают не простых, а… как бы это сказать понятнее… в общем, тех, из кого в будущем должны вырасти наиболее чувственные женщины. Понимаешь, не красавицы какие-нибудь неземные, а легко возбудимые, эмоциональные, очень сексуальные девушки. Весь фокус обучения в том, что их перехватывают еще до созревания и всю буйную энергию направляют в другое русло. Проще говоря, девчонок буквально ломают. Методика подготовки отработана до мелочей в течение многих веков. Они приобретают специфическую сенситивную чувствительность, легковозбудимую нервную систему, мгновенно реагирующую на любую угрозу. Но взамен зачастую получают массу неприятных психологических проблем: вмешательство в эмоциональную сферу бесследно не проходит. Нам известно о них очень мало, в основном все на уровне слухов. Но если хоть часть того, что о них говорят, – правда, то у практикантки есть шанс.
– Но я так понял, что, кроме нас, ее никто больше не ищет?
– Пока да. Но, надеюсь, скоро все изменится.
Послышался далекий гул, вскоре они явственно различили рев вертолетных двигателей. Николай встал, вытянул руку – оставляя дымный след, в небо ушла красная ракета. В распадок от водораздела скользнула вытянутая боевая машина, вторая, хищно пригнув нос, пошла по дуге, прикрывая спасателей сверху. Выстрелив еще раз, пилот опустил ракетницу и повернулся к Олегу:
– Послушай, раз есть демоны, то должны быть и ангелы?
Посмотрев в сторону разбитого вертолета, пропитанного кровью спецназовца, Кошкин еле слышно произнес:
– Мне кажется, им на нас глубоко наплевать.
Настоятельница достала из кармана старенький складной нож и исцарапанной рукояткой постучала по металлической
– Ты? Мать честная!
– Горилла твоя мама! Откроешь или будем с тобой разговаривать, как влюбленная парочка на очной ставке?
Кладовщик поспешно открыл решетку, впуская посетительницу:
– Сколько же мы с тобой не виделись?
– Давненько, – усмехнулась настоятельница. – Ты как?
Постучав своей стальной клешней по искусственной ноге, он криво усмехнулся:
– С ногой вот что-то не то. Будто бы не моя. Да и гнется совсем плохо. К чему бы все это?
Мюллер не ответила, нагнулась, приподняла штанины, продемонстрировав искусственные ступни из алюминиевого сплава:
– А мне хорошо! Обувь никогда не жмет, да и зимой ноги не мерзнут, можно даже в тапочках по льду ходить.
Покачав головой, старик спросил:
– Как там Матвей?
– Нормально. Брюхо скоро отъест, как у настоящего купца. Сам бы с ним пообщался – он из Интернета днями не вылазит, да и телефон всегда под рукой.
– Может, и поговорю, – согласился кладовщик. – Еще день назад не стал бы, а сейчас тебя увидел – и шевельнулось что-то. Ты-то как?
– Нормально.
– Не разучилась еще людей до пачканья штанов доводить?
– Что ты, такой талант просто так не пропадает! Не хочешь на себе испытать? Это я быстро организую.
– Да нет уж, обойдусь! – забулькал старик, изображая смех.
– Ты мою девочку снаряжал?
– Ветрову?
– Да.
– Даже не знал, что она твоя.
– Теперь знаешь. Она телефон сдала?
– Да. Телефон, документы, деньги – все как положено. Очень аккуратная барышня, такие в наше время нечасто попадаются.
– Жаль. Я думала, вдруг мобильник себе оставила? Он мощнее, чем обычная рация, больше шансов запеленговать сигнал. Что она с собой брала?
– Девятимиллиметровый карабин, модифицированный для оперативников, больше сотни патронов и обычное барахло, что прихватывают поисковики.
– Понятно. Ладно, Музыкант, мне пора идти.
– Может, хоть кофе с коньячком? У меня хороший, такого сейчас днем с огнем не найдешь – кругом одни эрзацы!
– Да ты все тот же прежний ловелас, – усмехнулась настоятельница. – Нет, спасибо, знаю я твои коньяки, от них зубы в осадок выпадают. Надо спешить, меня истребитель дожидается. В Нимгер вылетаю, поближе к своей потерянной девочке.
– А что ты так за ней суетишься? – спросил старик, провожая ее к выходу.
– Музыкант, ты же знаешь – у меня не может быть детей. Считай, что она мне за родную дочь. Алина – самая лучшая моя воспитанница, я ее не оставлю на произвол судьбы. Надо поскорее заканчивать эту неудачную практику.
– Думаешь, она все еще жива?
– Я не думаю, я это знаю.
– Но откуда?
– Чувствую.
– Странно. Ты же никогда не отличалась особой ментальной силой. Твой самый знаменитый фокус – заставить человека обделаться за четыре минуты. Но на большее ты была не способна, я ведь это прекрасно помню.