Практикум
Шрифт:
Мои размышления прервала группа практикантов. Других, не боевых соединений. Они вроде были из новосибирской школы. Сплошь артефакторы и ведьмаки, которые решили пойти на мирные профессии. Кто же знал, что завтра будет война? Ребята занимались немаловажным делом. Подгоняли под ответ условия задачи. То есть подчищали наши следы и делали так, чтобы все выглядело, как и писалось в газетах и показывалось по телевидению. Зато стало спокойно за Байкова с Мишкой. Если их и призвали, то теперь ребята в относительной безопасности.
Я подошел к прибитой у палатки
«Горленковские» — 119 баллов.
«Кузнецовские» — 94 балла.
«Тинеевские» — 81 балл.
«Никифоровские» — 61 балл.
Меня в которой раз покоробило, что Никифорова убили, но название группы не переименовали. Теперь ею командовала Вика на правах самого сильного мага. Она-то и рассказала, что произошло. Вернее, попыталась рассказать.
Коршун среагировал на ловушку сразу, даже успел защитить идущих слева практикантов, а потом все завертелось с невероятной скоростью. Как итог — мертвый Никифоров, раненый блюститель и шесть трупов недотеп, которые решили устроить засаду. Коршун, с присущей ему циничностью, как только оклемался в лазарете, сразу начал раздачу слонов. Поэтому его группа получила девяносто очков за шестерых магов и минус пятьдесят за убитого лидера.
Нам от щедрот досталось тридцать пять — вампиры ценились выше обычных волшебников. Горленковским упало тридцать в первый день за мага с выводком нечисти и еще пятнадцать за артефактора во второй. Тинеев скрежетал зубами, но за все время он с группой набрел лишь на одного старого волшебника, запершегося на чердаке. Практиканты в отряде с некоторой неприязнью говорили, что высокородный его убил прежде, чем дедок что-либо успел сказать. Складывалось ощущение, что старик и вовсе не слышал ни о какой войне.
Между палаток мелькнула фигура, и я, не раздумывая, скастовал шар с Заморозкой. Война научила простому действию — обезоружить, а потом разбираться. Пусть даже там окажется боец выше по званию, но хуже все равно не будет. При ближайшем рассмотрении оказалось, что на холодной земле скорчился никто иной, как Куракин.
— Сними, заморозку, идиот, — прошептал он, почти не шевеля губами.
Я решил не обращать внимание на оскорбление, тем более картина беспомощного высокородного компенсировала все. Но заморозку снял. Не потому что так сказал Куракин. Просто заклинание подпитывалось моей силой.
— Ты псих, Кузнецов, что ли?
— Нервы в последнее время шалят. Куда собрался на ночь глядя?
— Никуда не собрался. Уже вернулся, тебя искал.
Он поманил меня в сторону, и мы отошли от палаток к лесу. Куракин еще раз оглянулся и все же наложил на нас Сферу безмолвия. Это правильно. Предосторожность лишней не бывает.
— Это все развод чистой воды, — сказал он. — Никакого нападения на содружество не было. Наши сами все подстроили, искали предлог.
— Откуда знаешь?
— Из достоверных
Само собой, на его лице не было и тени улыбки. Комедиант он, как известно, тот еще.
— У отца Сереги в сейме остались свои люди. Они заявляют то же самое. Никакой агрессии ни от Польши, ни от Германской Федерации не было. Сейчас Канцлер пытается восстановить дипломатические отношения, но пока безуспешно.
— Что и требовалось доказать. Осталось понять, для чего Уваров это делает?
— Чтобы захватить новые земли, — с уверенностью ответил Куракин.
— Нет, слишком просто для него. Он бы не стал так подставляться, сделал бы все изящнее. В конце концов половина Европы сама бы приползла к нему на коленях. Нет, тут что-то другое. Нечто, что заставило действовать его быстро, игнорируя репутационные потери.
— Сложно говоришь, — поморщился Куракин. — Я знаю лишь, что этого выродка надо приструнить.
— Совершенно с тобой согласен. Осталось понять как.
Развивать тему мы не стали. Конкретики никакой не было. А просто болтать о разном, резона не имелось никакого. У нашего общения было предельно рациональное зерно. Точнее общая цель, с вполне конкретным именем. Как бы не говорили, что враг моего врага мой друг, мы скорее были компаньонами в одном крайне убыточном деле.
На удивление, после ночной прогулки и новостей от Куракина, я проспал без задних ног до самого утра. Будто только и ждал того, чтобы все мои подозрения подтвердились. А когда это случилось, то успокоился. Оставалось лишь понять мотивы Уварова, чтобы полностью обрести душевное равновесие. Но это пришлось отложить в сторону. Как и слипшуюся пшенную кашу, которой нас потчевал походный повар из немощных.
— Терновцы, собираемся, — появился на пороге Игорь. — Вместе с кристаллом силы ночью пришло распоряжение о вашей переброске.
— Опять щемить деградантов, которым не хватило ума удрать? — смотрел Тинеев на поборника исподлобья.
— Если бы, — как-то грустно ответил Игорь. — Не переживай, тебе понравится. Сбор на плацу через пятнадцать минут.
Собственно плацом было вытоптанное пространство перед палатками. Марши, боевая подготовка, тактические расстановки — все это существовало в планах Коршуна, пока он не попал в больничку. Игорю было по-барабану. Чем меньше травмируется бойцов на плацу, тем больше их будет при обходе. Логика простая и безотказная.
— Хозяин, бежать надо, — негромко произнес мне в ухо Потапыч. — Ты тут только аркан себе на шею заработаешь. Без мыла.
— Чтобы меня потом как преступника искали?
— Я тебя умоляю! Я такие места знаю, в жисть никто не найдет. Точнее не сунется. В общем, неважно. Отчима твоего туда перетянем… Тишку не будем. Пусть болтается себе.
— Спасибо за предложение, Потапыч, — ответил я, закидывая вещи в мешок. — Я все-таки воздержусь.
— Дурак! — обиделся банник. — И через себя меня под монастырь подводишь. Себялюбивец проклятый.