Правь, Британия!
Шрифт:
— Извините, — сказала Мад, — но это не в моих принципах.
Мистер Либби выпучил глаза.
— Никакого обмана. Обещаю вам. Вино на борту корабля. И налогов платить не надо. Мы будем импортировать это вино в больших количествах, а это первая партия. Вино намного слаще, чем французское, что вы обычно берете.
— Мистер Либби, — сказала Мад. — Я скорее буду пить воду из корыта, чем это калифорнийское вино. Поехали, Эмма. — Машина рванулась. Мад обратилась к внучке: — Я абсолютно серьезно. Калифорнийское вино, держи карман шире! Так что Вик был прав. Что еще нас заставят покупать, вот что интересно. Одноразовые пакетики с чаем, я полагаю…
Машина уже была в гараже, когда Эмма повернулась к бабушке и сказала:
— В Полдри я встретила мистера Уиллиса. Они нашли капрала Вэгга.
Мад молчала. Выбравшись из машины, спросила:
— Где?
— На Келливардском утесе. Вчера. Его нашел Том Бейт на своей лодке. Вот почему я не хотела, чтобы ты заходила в лавку. — Она рассказала бабушке все известные ей подробности.
Мад собирала покупки.
— Несомненно, они провели вскрытие, — сказала она. — Интересно, что последует дальше — если бы он был наш, провели бы следствие, а раз он не наш, кто знает.
— Не знаю, — ответила Эмма, — и спросить нам не у кого.
— В таком случае остается только ждать. И слушать радио.
Эмма не могла понять, к лучшему или к худшему, что тело обнаружено. В итоге будет хуже. Пока капрала искали, допускали еще мысль, что он где-то скрывается — убежал и спрятался, — Эмма же и все остальные, кто знал правду, могли надеяться, что бушевавший в пятницу и субботу шторм унес бы труп далеко в пролив и прошли бы дни, а может и недели, пока его прибило бы к берегу, а этого могло и не произойти, или тело уже невозможно бы было опознать. Но что теперь об этом. Труп забросило в расщелину в Келливардском утесе. Эмма вспомнила, сколько раз она ходила там с мальчишками во время отлива — риф целиком обнажался только в конце весны, и они могли бродить вокруг него, высматривая креветок. Эмму передернуло. Никогда больше она не сможет сделать это снова.
Дотти встретила их сообщением, что во время их отсутствия звонил Папа.
— Он очень спешил, Мадам, уезжал в аэропорт. Сначала в Нью-Йорк, потом в Рио. У секретарши есть адреса. Мне показалось, что он расстроился из-за того, что не мог поговорить с вами.
Мад развела руками:
— Не надо было мне ехать. По крайней мере, хотя бы голос его услышала.
Похоже, она упала духом, — вовсе не в ее стиле. Эмма выгрузила все свертки на кухонный стол и сказала бабушке:
— Что значит, услышала бы его голос?
— То и значит. Эмму охватила паника:
— Ты не думаешь, что он попадет в авиакатастрофу, или самолет угонят, или еще что-нибудь ужасное?
— Нет, милая, конечно, нет. Не бери в голову глупости.
Эмма представила себя сидящей рядом с Папой в лайнере, летящем в Нью-Йорк. Она была бы избавлена от расследований и всей этой суматохи, творящейся здесь, дома. Папа бы носился с ней, баловал, гордо представлял ее как «внезапно выросшую дочь». Нью-Йорк, Рио, кругом удивительное, новое, но, главное, спокойное и безопасное, никакой ответственности, кроме разве что польстить его гордости и выглядеть как можно лучше. Вместо всего этого она дома, как в осаде. Мад почти восемьдесят, мальчишки тоже не самостоятельны, и каждый новый день все более зловещ, несет в себе угрозу.
Она вышла прогуляться по полю и вниз к скалам — только для того, чтобы разбередить в себе чувство страха и отверженности, которое, как она была уверена, пробудит в ней вид Келливардского утеса. Море было безмятежно. Ничего похожего на бурлящий
Вернувшись домой, она увидела, что ребята шагают к дому от шоссе, где их высадил школьный автобус. Они все щеголяли галстуками с символикой СШСК, резким пятном выделявшимися у каждого на шее. Как всегда, первым выложил новости Колин:
— А уроков почти и не было, — заорал он, — только маршировали и пели новые песни. Мы выучили «Знамя в звездах». А мисс Беркетт читала нам исторические рассказы об Америке. Угадай, что еще?
— Что?
— Приходила миссис Хаббард, дама с большими зубами. Она вела «беседу об Иисусе». Теперь это будет раз в неделю, но вести будет не она. Она только показывала нашей учительнице, как надо делать.
Эмма повернулась к остальным:
— Вам то же самое досталось?
— Нет, — Энди, похоже, хватило на сегодня. — Они все время переставляли нас в разные группы, мы теперь должны помогать своему соседу по парте. Раз за разом я попадал к девчонкам, и это было ужасно. Они ничего не делали, только хихикали и тыкали меня в спину. А потом у нас было «раздумье». Нужно было молча просидеть десять минут, а затем каждый по очереди вставал и рассказывал, о чем он думал.
— И что ты рассказал?
— Я сказал, что это дурацкая затея, об этом я и думал. Больше ничего. Так что меня быстренько усадили на место. Награды я не заслужил.
— А я получил, — сказал Сэм, и по его худому личику внезапно пробежала улыбка. — Такой новый значок, звезда — как на галстуке. Я думал о Спрае, как мистер Трембат подобрал его на пляже еще щеночком, какой-то отдыхающий бросил его, не хотел везти домой. И я рассказал, как его учили пасти овец и коров, как все его любили, а потом застрелили.
Терри, за день исчерпавший весь репертуар грампластинок, приковылял, чтобы присоединиться к остальным.
— Спорю, что они были потрясены.
— Не знаю, — ответил Сэм. — Мистер Эдивин и его коллеги приняли серьезный вид, и мистер Эдивин вручил мне звезду за яркое описание.
— «Беседа о Иисусе» куда лучше, чем раздумье, — настаивал Колин, пытаясь утащить у Терри костыль, — потому что после нее мы разыгрывали сцены из жизни Иисуса. Сначала решили разыграть сцену с хлебами и рыбами, ходили по классу, изображая, что раздают хлеба. По-моему, это было глупо. Я взял линейку и выгнал их всех, а когда мисс Беркетт спросила, что я делаю, и сказала, что нельзя быть таким жестоким, я ответил, что я — Иисус, изгоняющий менял из храма. После этого миссис Хаббард ушла. Сказала, что ей надо в другую школу. А мисс Беркетт все равно дала мне звезду.