Правда и ложь. Трактат второй
Шрифт:
Демократичный наряд и прямой, дерзкий взгляд темных глаз – вот то, что отличало ее от томного, банального типажа очередной "мисски".
Да еще голос. Хорошо поставленный, чуть глуховатый голос девушки, воспитывавшейся в профессорской семье.
– Добрый вечер. По-видимому, вы и есть господин Горицкий? Отец Георгия?
Два слова в этой фразе неприятно кольнули банкира. Пафосное имя Георгий (а не Егор, как он привык называть сына), и обращение господин,
"Она же еще девчонка, – досадливо одернул себя Горицкий,– Подросток, фактически. С неизжитым подростковым бунтарством, только и всего."
Поэтому в ответ на пытливый взгляд Настасьи постарался ответить улыбкой максимально приветливой.
– Да. Станислав Георгиевич Горицкий. Отец Егора.
Она (похоже, не без некоторого колебани) сделала шаг вперед и подала ему узкую ладошку.
– Очень приятно. Анастасия.
Горицкий легонько сжал тонкие пальцы. Указал на Лебедева.
– А это начальник моей охраны, да и просто помощник. Александр Сергеевич.
– Как Пушкин? – в ее глазах опять мелькнули смешинки. Тем не менее, руку она Лебедеву протянула.
По обычно невозмутимому лицу бывшего гебиста скользнула ответная улыбка: определенно дочь профессора вызвала у него симпатию.
Сам же Горицкий ощущал нарастающую неловкость, вызванную, в первую очередь, присутствием Воронцова, а во-вторых, тем, что подобные Настасье девушки (или молодые женщины) всегда вызывали у опытного финансового воротилы некоторую опаску.
Зачастую иррациональную.
…И все-таки уязвимое место у нее было. Доброта и великодушие, то, чем в придачу к привлекательной внешности обычно изначально наделяет Природа. Девчонка в силу возраста вряд ли часто сталкивалась с людскими жестокостью и коварством и, соответственно, сама не имела к ним склонности.
Именно на ее доброте и следовало сыграть.
– Присаживайтесь, господа, – похоже, за приветливым тоном профессор пытался скрыть напряженность, даже опаску (Горицкий покосился на псину, возлежащую у входа в комнату, и едва не передернулся от ее холодного взгляда. Определенно, этот породистый "лорд", не колеблясь, перегрызет глотку любому, кто, по его собачьему разумению, станет угрожать его хозяевам), – Так я все-таки приготовлю чай?
– Да, пап, конечно, приготовь, если тебе не трудно, – Настя адресовала отцу мягкую улыбку. Тот кивнул, удалился на кухню, напоследок одарив банкира и его охранника острым взглядом.
– Не хочу папу лишний раз волновать, – негромко сказала девушка, больше не улыбаясь, – Так что, вы сказали, случилось с Егором?
"Любовная лихорадка у него случилась, – подумал Горицкий с горечью, – Что вовсе неудивительно. Наверняка он не первый… и не последний".
Банкир негромко откашлялся.
– Пока ничего… тьфу-тьфу, чтоб не сглазить ("Пока не залез на крышу "высотки" с намерением проверить, насколько окрыляет безответная любовь", ехидно вклинился внутренний голос), но у него сейчас острая депрессия. Надеюсь, вам известно, хотя бы теоретически, что это такое.
На миг Настя чуть прикусила нижнюю губку (вероятно, даже не осознавая, насколько сексуально
– Ну, а я тут при чем? Или вы считаете, это из-за меня у него депрессия? – с досадой отбросила выбившуюся из косы и упавшую на щеку прядь темно-каштановых, с золотистым отливом, волос, – Но уверяю вас, я только пыталась объяснить Егору, что мне в данный момент не нужны… ухажеры. – легкий мимолетный румянец смущения и снова прямой, ясный взгляд. "Обжигающий", – пришел Горицкому на ум не такой уж неуместный эпитет.
– У меня есть парень. Есть, понимаете? Мы даже помолвлены… неофициально, – тут она продемонстрировала довольно скромный перстенек, на безымянном пальце правой руки. ("Золото, похоже, настоящее", – машинально отметил банкир), – Правда, пожениться планируем не раньше, чем закончим учебу… – и повернувшись к проему кухонной двери, у которого стоял Воронцов с подносом, сервированным для чаепития, улыбнулась – одновременно и немного лукаво, и чуть-чуть смущенно, – Прости, пап, что не сказала тебе раньше… но ты ведь не будешь против?
– Разумеется, не буду. Я всегда говорил, что Денис производит впечатление вполне достойного юноши, – профессор поставил поднос на журнальный столик и начал расставлять перед гостями чашки из знаменитого в советские годы немецкого сервиза (дочь добросовестно помогала).
– Все это я и сказала вашему сыну, – в ее голосе впервые проскользнула неуверенность.
Горицкий вздохнул (разве что Лебедев понимал, что этот тяжкий вздох являлся демонстративным). Роль подавленного болезнью сына отца удавалась банкиру успешно. Вероятно, потому, что он и впрямь был донельзя подавлен доселе не проявлявшимися причудами Егоркиной психики.
– Что ж, значит, я пришел сюда зря. Только без толку побеспокоил вас, профессор, – теперь виноватый взгляд (и виноватая улыбка) были адресованы Воронцову, – Хлопотно, вероятно, быть отцом такой красавицы?
Настя густо покраснела.
– Я справляюсь, – ответил профессор довольно сухо. Настолько сухо, что и последний идиот понял бы – визит банкира вызвал у него сильную досаду. И уж он-то постарается втолковать своей Настеньке, почему следует держаться от таких, как г-н Горицкий и его единственный отпрыск, как можно дальше, – К слову о депрессиях, – небрежно добавил профессор, – Медицина давно научилась справляться с ними вполне цивилизованными методами.
– Таблетки, уколы, электрошоковая терапия? Вы правы, Валентин Владимирович, – не прикасаясь к чашке со свежезаваренным чаем, Горицкий встал с кресла, – Химия шагнула далеко вперед.. и неважно, что, излечивая болезнь мозга, эта же химия убивает клетки печени, почки… и бог знает, какие еще органы.
– Отошлите Егора на горнолыжный курорт, – невозмутимо парировал профессор. – Или в Ниццу. Или в кругосветное путешествие… С вашими возможностями вы наверняка сумеете найти альтернативу таблеткам и электрошоку. Ну не всерьез же вы думали, что я уступлю единственную дочь в утеху тому, кто ей не мил, лишь бы излечить вашего отпрыска от хандры?