Правда на крови
Шрифт:
Частично и сам Илья был виноват в том, что его подругу посещали такие грезы. Как-то раз в ответ на очередное ее мягкое замечание о том, что с женщинами все-таки надо быть… ну, более бережным, что ли, последовал достаточно развернутый ответ:
– Рита, если я когда-нибудь встречу девушку или женщину, которая поймет, как лучше всего удержать возле себя мужчину, я тут же предложу ей руку и сердце, даже если не будет большой любви. А принцип простой: мокрое мыло.
– Какое мыло? – ошарашено спросила Рита, не всегда поспевавшая за стремительным полетом мысли Ильи и его нетрадиционными образами.
– Обыкновенное. Ты когда-нибудь пробовала удержать в руках мокрое
Вот Рита и решила следовать этому принципу, правда, временами она признавалась самой себе, что от неподвижности уже и рука затекает, а мыло все не присыхает и не присыхает. Что не мешало ей вновь и вновь мечтать о несбыточном.
Несмотря на многочисленные романы, по-настоящему Илью никто не любил, так что сердце он никому не разбил и несчастной надолго не сделал. Все перемалывалось, образовывалась мука, а Илья основное свободное от занятий время стремился посвящать не развлечениям, а более серьезным занятиям. Короче говоря, уверенно шел к «красному диплому» и хорошему месту работы, благо публикаций у него и в студенческие годы хватало, но… Но остаться в Ростове ему не удалось, пришлось ехать в приволжский город средней величины и там начинать все заново.
«Ищите женщину», подумает кто-нибудь и не ошибется. На выпускном курсе в Илью отчаянно влюбилась девушка, едва-едва достигшая совершеннолетия. Познакомились они на чьем-то дне рождения, причем Илья внутренне сразу несколько насторожился: слишком уж прямолинейно это юное создание добивалось своего.
После застолья, когда начались танцы, к Илье подошла стройная и довольно красивая девушка, с пышными каштановыми волосами, чуть-чуть отливавшими бронзой, и выразительными зелеными глазами и спросила:
– Вы тот самый Илья Астраханский, который девушек не любит?
– Меня зовут Илья, – ответил он, несколько опешив от постановки вопроса, – и фамилия моя действительно Астраханский, но к девушкам я отношусь вполне нормально, у вас неверные сведения.
– Да? Приятно слышать. А меня зовут Виктория, я дочь…
И назвала имя и фамилию человека, которого в городе знали все, но мало кто был удостоен чести личного знакомства. Когда-то он был вторым секретарем обкома партии, но когда партия приказала долго жить, некоторые ее члены удержались на палубе невесть куда плывущего корабля, причем не только на палубе, но и в привычных каютах первого класса, а то и класса «люкс».
Второй секретарь мгновенно забыл, кем он был и к чему призывал, совершил несложный маневр перестройки и продолжал радоваться жизни в качестве то ли директора, то ли президента чего-то неопределенного, но приносящего вполне определенный и весьма солидный доход. По-видимому, были еще какие-то дела, о которых мало кто знал, потому что (де-факто, а не де-юре) Андрей Иванович постепенно стал одним из «хозяев» города, если не просто «Хозяином», а безграничная власть дает еще больше возможностей, чем немалые деньги. К тому же единственная его дочь была еще и очень хороша собой, почти умна, роман с ней мог принести бывшему детдомовцу сплошные выгоды.
Все это влюбленная девушка, не сходя с места, и выложила открытым текстом своему избраннику, ни минуты не сомневаясь в том, что в ответ получит предложение руки и сердца. Практически дочь «крестного отца» не знала, что такое отказ вообще, ей давным-давно никто и ни в чем не смел отказывать. Но от Ильи она услышала нечто совершенно неожиданное:
– Простите меня, милая, – мягко сказал ей Илья, –
Благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад. Илья искренне считал, что, назвав вещи своими именами, он тем самым расставил все точки над «и», история кончена, девушка посердится, поплачет, как предыдущие – и найдет себе другое утешение. Не тут-то было!
Не привыкшая к такому обращению со своей драгоценной персоной, влюбленная девушка сделала все, чтобы несговорчивый предмет ее страсти сдался на милость победителя. Она ждала его после лекций, писала длинные письма, полные клятв и упреков, всеми правдами и неправдами прорывалась в общежитие, и даже пыталась пробраться в его комнату, угрожала покончить с собой… Все это пугало и отталкивало, что, впрочем, достаточно естественно: мужчины не любят, когда им вешаются на шею. Строго говоря, этого вообще никто не любит, особенно когда шантажируют самоубийством.
Последнее, как выяснилось, оказалось не пустыми угрозами, потому что в одно далеко не прекрасное утро родители обнаружили Викторию в бессознательном состоянии: девушка проглотила полную упаковку сильного снотворного, а в записке открытым текстом указала причину.
Сказать, что город был потрясен, значит, ничего не сказать. Безродному, нищему сироте бросилась на шею девушка, о которой любой нормальный мужчина может только мечтать, а он, это ничтожество, выскочка, плебей, парвеню – отказался. Будь Виктория дурна собой, возмущенных, естественно, было бы значительно меньше, но… А то, что Илья не выразил ни малейшего смущения, не говоря уже о раскаянии, а лишь пожал плечами и сказал: «Не понимаю», – привело общественность просто в ярость. Правда правдой, но надо же и совесть иметь…
Кончилось тем, что отец девицы сделал все для того, чтобы Илья из Ростова убрался. Впрочем, особенно стараться не пришлось: пара-тройка звонков «нужным людям» – и вот уже главный редактор газеты, который твердо обещал взять талантливого молодого журналиста в штат сразу после получения диплома, начинал избегать его звонков, при встрече мямлить нечто невразумительное и вообще отводить глаза.
В других изданиях, где с удовольствием печатали заметки и очерки «нового дарования», его тоже перестали узнавать, а уж о публикациях и не заикались, отмахивались, даже не пытаясь найти благовидный предлог. Только у одного маститого, битого-перебитого журналиста хватило смелости сказать Илье то, что думали о нем все:
– Старик, правда, конечно, штука хорошая, но на хлеб ее не намажешь и под голову не подложишь. Пошел на принцип, обидел девчонку, а она не виновата, что у нее папа такой деловой. Опять же – любовь. Неужели ты не мог…
– Не мог! – отрезал Илья. – Один раз слукавил, второй раз притворился, третий раз откровенно соврал – и все. А правда – она одна, можно жить с нею, можно – без нее, а вот как галстук носить – нельзя. Утром без галстука, а вечером – при полном параде? Я так не могу. И не буду.