Правда о Первой Мировой войне

Лиддел Гарт Генри Бэзил

Небольшой выигрыш местности был потерян в итоге контратаки турок, и еще на самом побережье фронт наступления дрогнул и сломался. Опасность была предотвращена одним-единственным снарядом (шрапнелью) с «Куин Элизабет». Он разорвался, разбрасывая свои 24 000 пуль как раз в центре бросившейся на штурм группы турок, и когда дым рассеялся, то ни одного турка не было видно.

С наступлением темноты вся 29-я дивизия вернулась на свои исходные позиции. За это время войска АНЗАКа были реорганизованы и принялись укреплять свой фронт. Но то же делали и турки. Таким образом АНЗАК оказался запертым в крошечной «камере», длиной в 1,5 мили и шириной в 0,5 мили, а турки, сидя на «стене» – окружающих высотах, смотрели на арестованных

захватчиков.

К ошибкам, сделанным союзниками, добавили свою скромную лепту и турки. Подгоняемый настойчивыми приказами Энвера «отогнать насильников в море», Лиман фон Сандерс организовал ряд штыковых атак в ночи 1 и 3 мая. На заклание было принесено несколько тысяч человек, трупы которых грудами лежали перед фронтом союзников. Фронт же этот дрогнул, да и то временно, лишь на секторе, занятом французскими войсками.

Но ошибка турок вскоре была превзойдена еще более нелепыми действиями британцев. Из состава АНЗАКа подтянули две бригады, а из Египта прибыла новая территориальная бригада. Союзники могли выставить у мыса Хеллес 25 000 человек против турок, силы которых теперь почти дошли до 20 000. И тем не менее войскам союзников не пришлось схватиться с турками.

Наступление союзников, назначенное на 6 мая, страдало от всевозможных недостатков. Оно было задумано как чисто фронтальный удар на узком – всего лишь 3-мильном – фронте против неразведанных позиций противника. Препятствий встретилось много. Запас снарядов был ограничен, мало было авиации для корректирования огня и, что хуже всего, приказы Гунтер-Уистона дошли до бригад только в 4 часа утра, а наступление было назначено на 11 часов утра.

Еще раз руководство боем и распоряжение последними имевшимися резервами было Яном Гамильтоном всецело передано Гунтер-Уистону. «Ему оставалось, – как говорит официальная история, – на высоком посту главнокомандующего только его доля ответственности».

Наступление было сорвано скорее усталостью войск, чем сопротивлением врага. Войска, истомленные предшествующими усилиями и недосыпанием, не имели сил и энергии довести дело до рукопашной схватки и даже не отбросили передовое охранение турок. Гунтер-Уистон, полагая, вероятно, что лучшее лекарство от усталости – оживленная деятельность, приказал на утро возобновить наступление. Попытка эта оказалась не более успешной. Единственным ее результатом была почти предельная ликвидация имевшихся огнеприпасов.

На третье утро была назначена третья атака. В этой атаке потери, по крайней мере, оказались не так велики. 4 слабых батальона новозеландцев были на рассвете брошены на позицию, удерживаемую 9 турецкими батальонами. Затем Ян Гамильтон, вспомнив, что в резерве есть еще три бригады, вмешался сам. Весь союзный фронт получил приказ «примкнуть штыки, вскинуть винтовки» и точно в 5 часов 30 минут утра двинуться на Критию. Это привело к тяжелым потерям и только. Атакующие войска потеряли за три дня боя треть своих сил. После этого на двух небольших складках местности, выигранных союзником, действия безнадежно замерли. Вскоре здесь наступил полный застой на фронте, вто время как турки поспешно превращали свои временные укрепления в систему укреплений позиционной войны.

Теперь наконец Ян Гамильтон решился попросить подкреплений и открыть правительству глаза на серьезность обстановки и нужды войск. До сих пор он, хотя и отдавал себе отчет в недостаточности своих сил, оставался верен Китченеру, а быть может, хорошо зная своего старого начальника, не хотел его беспокоить своими несвоевременными просьбами. До отъезда из Англии ему сказали, что 75 000 человек может и должно хватить и что даже 29-я дивизия придана временно. Китченер предупредил Мансвеля, командующего в Египте, чтобы он предоставил Гамильтону в случае надобности добавочные войска,

но это распоряжение не было передано тем Гамильтону, несмотря на точные инструкции Китченера.

Вторым препятствием являлся недостаток огнеприпасов. Когда Гамильтон обратил на это внимание военного министерства, ему просто ответили, что необходимо «идти в штыки».

Интересно сравнить, что за три дня тщетной атаки Гамильтона с 6 по 8 мая, когда он мог истратить только 18 500 снарядов, Хейг на Западном фронте у Оберс-Ридж за один день выпустил 80 000 снарядов с гораздо меньшими результатами, ради меньших целей и понеся потери, в два раза большие.

Наиболее характерной чертой действий в Галлиполи является именно близость Яна Гамильтона к успеху, даже с такими слабыми силами и средствами.

Часто критикуют выбор места десанта, но вряд ли мог быть сделан более удачный выбор, даже если бы Гамильтон чудом смог угадать намерения и дислокацию противника. Избегнув естественной линии, где мог ожидаться десант (западню для посредственного полководца), и приковав внимание противника к этой линии, Гамильтон обеспечил своим войскам громадное превосходство сил в пунктах, где фактически проводился десант, хотя в общей сложности силы союзников уступали силам турок. Командиры противника позволили так сильно привлечь свое внимание к Булаиру, что в течение 48 часов после того, как британцы высадились на побережье, слабым турецким отрядам, которые пытались этому воспрепятствовать, отказывали в соответствующей поддержке. Факт этот – лучший ответ на обывательскую критику, что Ян Гамильтон должен был ударить у Булаира. Направление это было так очевидно для каждого в Англии, что не удивительно, если противник также стал о нем думать.

Широко распространена также критика, что Ян Гамильтон рассредоточил свои войска по слишком большому количеству пунктов, между тем как ему следовало бы сосредоточить все свои усилия на небольшом секторе. На это ответ дают не только «бледные лица», о которых рассказывает Лиман фон Сандерс, но и опыт таких же быстро выдыхавшихся попыток в течение последующих трех лет на Западном фронте, опыт, который достался ценой значительно больших потерь.

Быть может, бухта Сувла, также слабо охраняемая турками, могла оказаться удачным местом для десанта, давая те же выгоды, которых искал и Ян Гамильтон, но обладая меньшими отрицательными сторонами. Но в апреле точных сведений о характере и условиях побережья не было, а на действия морских орудий у мыса Хеллес возлагались преувеличенные надежды.

Более разумной критикой является мнение, что способность британцев к быстрым движениям на море должна была быть использована более полно. Можно было бы снимать войска там, где они встречали серьезное сопротивление, – снимать их до того, как они несли большие потери, и перебрасывать для усиления десантов, не встречавших такого сопротивления, или даже для организации новых десантов. Этим самым, благодаря способности перебрасывать резервы, мог быть частично уравновешен недостаток резервов. На это накануне организации десанта указывал Брайтуэйту, начальнику штаба оперировавших здесь войск, капитан Эспиналь, один из офицеров Генерального штаба. Он настаивал, что необходимо выработать план действий на случай, если один или оба десанта АНЗАКа у мыса Хеллес будут сорваны. Такая же или даже большая ошибка плана заключалась в том, что в нем не были приняты меры на случай частичного успеха – наиболее вероятного случая на войне – и в руках главнокомандующего не было оставлено «плавучего» резерва, чтобы быстро ввести его в дело на участке побережья, обещавшем наибольший успех. К несчастью, как план, так и его выполнение страдали от недостатка гибкости, чрезвычайно важного на войне свойства, а частичный успех обоих десантов в первой фазе операций привел к еще большему окостенению плана, пока он наконец совершенно не оказался негодным.