Правда о Портъ-Артуре Часть I
Шрифт:
Минутъ черезъ пять, пробравшись черезъ узкій и извилистый фарватеръ прохода, онъ отдалъ якорь на внешнемъ рейде, залитомъ уже ослепительнымъ светомъ взошедшаго солнца.
День обещалъ быть яснымъ и на редкость жаркимъ.
Въ 7 1/2 легко и быстро вышелъ герой – красавецъ "Баянъ".
За нимъ последней двинулась "Паллада" и застряла въ проходе. Со всехъ сторонъ къ ней на помощь спешили катера, шелъ уверенный въ своей силе портовый баркасъ "Силачъ".- Оказалось, что на "Палладе" былъ поврежденъ электрическій приводъ руля, который она и исправила своими средствами.
На эскадре, уходившей въ бой, не доставало
1 – 12 дюймовой, 26 – 6 дюймовыхъ и 30 – 75 мм.
При этомъ на "Діане", "Палладе", "Победе" и ;;Цесаревиче" были назначены новые командиры, ни разу не выходившіе въ море въ качестве ихъ командировъ.
– Господа, теперь здесь намъ делать нечего, едемъ на Золотую гору, отсюда намъ эскадры не видать. Коляска уже подана – торопилъ насъ Артемьевъ.
Я,воспользовавшись возможностью после безсонной ночи прокатиться въ удобномъ экипаже, отправилъ свою лошадь домой.
Черезъ четверть часа мы, миновавъ Пресное озеро, подымались на Золотую гору по прекрасной военной дороге.
Внизу, у подошвы горы, во вновь строющемся доке, жизнь кипела, била ключемъ. Только въ порту было тихо: его деятельность съ уходомъ эскадры замерла.
Новый, сухой докъ строился подъ Золотой горой и долженъ былъ сообщаться съ Западнымъ бассейномъ.
Сотни рабочихъ-китайцевъ вывозили на тачкахъ и вагонеткахъ горную породу, разрыхляемую безпрестанными взрывами.
Наконецъ добрались до вершины. Артемьевъ отправился на батарею, а мы съ Веревкинымъ остались на гребне крутого ската въ сторону моря.
Вся эскадра была, какъ на ладони.
Шло энергичное траленье прохода по тому направленію, на которое возьметъ курсъ эскадра.
Несколько минъ взорвались подъ траломъ очень близко отъ стоявшихъ на якоре судовъ. Около "Цесаревича" было найдено 7 минъ.
Несмотря на самое энергичное, какъ я уже разъ говорилъ, траленье рейда – последній всегда былъ въ большей или меньшей степени насыщенъ ими. Еще вчера вечеромъ для охраны рейда были высланы крейсера "Всадникъ" и "Гайдамакъ" и 7миноносцевъ.
Около 9 1/2 вечера подходили непріятельскіе миноносцы, но были отогнаны.
Во время перестрелки былъ раненъ капитанъ II ранга Елисеевъ. Каждый корабль, находясь на внешнемъ рейде, рисковалъ ежесекундно быть подорваннымъ и подвергнуться участи "Петропавловска" и "Хатцузе". Это ли не испытаніе, это ли не игра въ четъ и нечетъ!? Каждый офицеръ, каждый отдельный матросъ, выходя въ море, не видя еще непріятеля, металъ жизненный банкъ.
И ничего. Жизнь текла на судахъ обыденнымъ путемъ. Эта огромная, сильная духомъ и волей масса людей, верная принятымъ на себя обязанностямъ, жила своей особенной жизнью, жизнью непонятной для техъ, кто не испыталъ, что значитъ итти по минамъ.
Почему я такъ горячо говорю объ этой опасности, объ этихъ испытаніяхъ, которыя выпали на долю артурскихъ моряковъ? Потому, что забыты ихъ заслуги передъ Россіей. Россія въ вихре освободительнаго движенія забыла, что въ далекомъ Артуре въ теченіе и месяцевъ ея верные сыны стремились спасти меркнувшее величіе родины. И не они, конечно, эти рядовые бойцы, умиравшіе такъ же безропотно, какъ безропотно появлялись они на светъ Божій, виноваты въ томъ, что Артуръ позорно сданъ Стесселемъ, а кампанія проиграна.
Россія забыла, что въ основаніе возраждающейся Россіи первыми легли артурскіе воины. А краеугольными камнями зданія обновляющейся
Мы долго сидели съ Николаемъ Николаевичемъ Веревкинымъ на скате горы, любуясь въ сіяніи лучезарнаго дня на величественную картину стоявшей на рейде нашей эскадры, на которую возлагалось столько страстныхъ надеждъ.
Чемъ все это кончится? Неужели счастье намъ не улыбнется? Я всеми силами старался верить въ лучшее будущее. Но какое-то жуткое чувство росло, предчувствіе чего-то злого всегда угнетало не одного меня. Сердцемъ верилось доброму, а разумъ, холодный и безстрастный, твердилъ, что счастье счастьемъ, но нужно во всеоружіи встретить и несчастіе.
А всеоружія этого-то и не было.
Посещая часто суда эскадры я беседовалъ съ ея офицерами изъ сознательнаго и серьезнаго большинства. Горькая правда, высказанная старшимъ артиллерійскимъ офицеромъ на "Баяне", Викторомъ Карловичемъ Де-Ливронъ о состояніи нашего флота, мне врезалась въ память, и теперь, когда вся эскадра готова была двинуться въ боевой путь, я, глядя на стройный "Баянъ", вспомнилъ нашу последнюю съ нимъ беседу: – Пока нашъ флотъ будетъ флотомъ для парадовъ и мирныхъ политическихъ демонстрацій, пока адмиралы въ мирное время не будутъ служить и действительно работать, занимаясь деломъ, а не писаніемъ приказовъ, пока офицеровъ будутъ выдвигать не ихъ способности и реальныя служебныя заслуги, а ma tent'ы, пока офицеры не будутъ знать своихъ кораблей, какъ свои пять пальцевъ, пока весь командный составъ не полюбитъ моря, своихъ подчиненныхъ людей, пока высшее морское управленіе не перестанетъ экономить въ томъ, что для флота жизненный элексиръ (дорого стоющая боевая стрельба и постоянные походы), пока не упразднятъ маститыхъ и согбенныхъ старцевъ, сухопутныхъ адмираловъ, отъ управленія флотомъ, техника котораго бешенно прогрессируетъ по всемъ отраслямъ, пока морской корпусъ не будетъ выпускать людей, которые любятъ море и его службу – до техъ поръ мы и старшіе начальники, начиная съ командировъ судовъ, не въ состояніи ничего сделать, и флотъ нашъ будетъ катиться по наклонной плоскости. Я вамъ это говорю изъ личнаго горькаго опыта. Мы совершенно не подготовлены. Мы сделаемъ все, что отъ насъ зависитъ – призовемъ и призываемъ весь запасъ умственныхъ и душевныхъ силъ, мы готовы погибнуть и погибнемъ въ неравной борьбе.
Вотъ о чемъ думалось, глядя на эскадру и далекій горизонтъ, на которомъ группами держались блокирующія суда. Сегодня ихъ было больше обыкновеннаго. Конечно, Того уже зналъ, что флотъ вышелъ и готовится къ походу.
Прекрасно организованное японцами разведочное бюро, которому такъ сердечно покровительствовалъ генералъ Стессель (высылка жандармовъ), свое дело сделало. Эскадра не успела еще выйти, какъ нашъ лютый врагъ, адмиралъ Того, уже все зналъ.
Сидели мы съ Н. Н. Веревкинымъ и возмущались, посылая проклятія Стесселю, который въ это время, тоже съ батареи Золотой горы, окруженный не блестящей, но многочисленной свитой, наблюдалъ за выходомъ эскадры.
Долго просидеть намъ здесь не удалось. Смотримъ, спускается солдатъ артиллеристъ съ винтовкой, идетъ прямо къ намъ со словами:
– Убирайтесь! Генералъ Стесселевъ приказалъ стрелять, если не пойдете. Ну, живо – шевелись, онъ смотритъ. Не пойдете – прикладомъ угощу!
Протестовать не хотелось, хотя на это я имелъ полное право, какъ офиціально признанный военный корреспондентъ, снабженный главнокомандующимъ всевозможными документами, до красной повязки и засвидетельствованной фотогр. карточки включительно. Не хотелось подниматься наверхъ, а главное встречаться съ "героемъ".