Правда о зомби. Секретные проекты спецслужб
Шрифт:
Прежде чем рассмотреть вопрос о психологическом состоянии Сталина в период проводимых им репрессий, рассмотрим заключительную часть его фразы о том, что «милость ему вроде бы ни к чему». Затем он сказал, что истиной должен еще овладеть. Какой истиной? В этом, кажется, заключается важный мотив к пониманию его дальнейшего душевного перерождения. Можно предположить, что в партийной беседе на II съезде РСДРП истину он понимал двояко: дальнейшее развитие марксистского движения в России и свою роль в нем, а также — истину проникновения в высшее руководство власти в случае успеха большевиков. А это уже был его глубоко личный вопрос, «святая святых высокомерно мстительной и властолюбивой натуры».
В портретах, данных Волкогоновым, Буллоком и другими авторами, Сталин, восходя по ступенькам партийного руководства, внешне выглядел убежденным атеистом.
Анализируя детскую фотокарточку Сталина, Даниил Андреев как духовидец, отмечает следующее: «Удивительно странный лоб, настолько сниженный и суженный кромкой черных, гладко прилизанных, надвинутых „как ермолка“ волос, что это производило бы впечатление дегенерации, если бы под волосами не обозначался поразительной формы череп — конический череп — не закругляющийся плавной линией назад, а вздымающийся вверх и вверх до самой маковки. Заостряясь, он наконец увенчивается той выпуклостью, которая говорит о высокой мистической одаренности. в очертаниях сухих и бледных, стиснутых губ — упорство, бессердечие и странная неинтеллигентная тупость. А глаза, напряженно сдвинутые, глядят так угрюмо, самоуверенно и с такой заведомой враждебностью ко всему, что перед ними находится, какой никогда не встретишь у ребенка».
Даже если подвергать сомнению оккультную оценку внутреннего образа Сталина по фотографии, то все равно характеристика образа, данная Даниилом Андреевым, полностью совпадает с реальными чертами характера зрелого «отца народов». Перечисленные «упорство, бессердечие, угрюмость, самоуверенность и враждебность»- отмечаются в характеристиках, данных Сталину различными знавшими его людьми в разные периоды его партийной деятельности. Что касается отмеченной Андреевым «неинтеллигентной тупости», то и этот штрих можно расценивать как внутреннее отталкивание, неприятие Сталиным светлого начала, существующего в нашей нелегкой жизни. «Мистическая одаренность», выделенная Андреевым, тоже проявила себя в реальной жизни в виде способности к учению в семинарии и феноменальной памяти. Однако весь портрет вполне объясняется и нормальной психологией образа: Сталин был из семьи, которая постоянно материально нуждалась, условиями быта и жизни и объясняется хмурость его лица на фотографии. Оспорить можно и трактовку неправильной формы черепа Джугашвили: история знает немало талантов в политике и науке, у которых линии черепа были далеки от совершенства, и среди этих людей находились как злодеи, так и гуманисты. Вспомним сластолюбивый и все же привлекательный в своей порочности лик садиста Калигулы — у него, судя по скульптурному изображению, череп не страдал явными отклонениями. И наоборот: талант своего времени математик и поэт Сирано де Бержерак очень часто со шпагой в руке вынужден был карать тех, кто издевался над его гротескным носом и вытянутым лицом. Лобастый и угрюмый Томазо Кампанелла и уродливый маэстро Паганини тоже получили от природы черепа отнюдь не классических скульптурных пропорций. Не будем судить, насколько ошибаются оккультисты при определении сущности человека по его внешнему виду. Согласимся лишь с тем, что Даниил Андреев верно схватил основные черты характера нашего персонажа истории, и сошлемся на то, что и современные физиономисты подтверждают мнение Д. Андреева. Впрочем, не будем увлекаться антропологической теорией с этим уклоном, так как она в некоторых аспектах смыкается с фашистской теорией расовой неполноценности.
Как на месте Сталина в водовороте кровавых событий революции было не попытаться «выплеснуться втихую правительственную заводь»? Что он и делал — методично и упрямо. Одержимость, крепнущая воля к власти постепенно парализовали капли человечности в его сердце. Об этом можно судить из беседы Сталина с Серебряковым, когда на
Будучи сдержанным, скрытным и расчетливым, Сталин «никогда не наносил удар сам, он действовал через других. Каменева и Зиновьева он сделал орудием борьбы против Троцкого, и, когда они стали настойчиво требовать исключения Троцкого из партии, Сталин умело создал видимость недовольства и сдержанного несогласия с их предложением». С этим тактическим ходом Сталина согласны Буллок и наши отечественные исследователи. Еще примечательный момент: он часто упирал на принципы «коллективного руководства», лично не беря на себя ответственность за важные действия в партии и государстве. Всегда в его окружении находился «горластый петушок», который, исподволь уловив намек вождя, начинал на заседаниях усердно развивать эту мысль. А Сталин с задумчивым видом кивал, додумывал, корректировал. В итоге — голосовали все.
Буллок четко подметил: «Интриги, с помощью которых за шесть лет Сталин смог уничтожить как соперников, так и оппозицию — это точный слепок с политики Макиавелли. Подобно Гитлеру, Сталин обладал точным чувством момента и такой же развитой интуицией, позволяющей ему определить сильные и слабые стороны противника». Как тут не вспомнить характеристику метафилософа Д. Андреева о высоких мистических способностях Сталина. А интуиция ведь — одна из важнейших составляющих особенностей мистической натуры.
Он добился своего только в 1929 году на «съезде победителей», когда впервые открыто прозвучала мысль о руководящей роли Сталина в партии, но сам он этого никогда не говорил. Ему было достаточно общественного признания. По сравнению с Гитлером, ему, как выдвигающемуся кумиру нации, было легче: сама структура партии создала условия для малых, относительно немногочисленных выступлений в залах. Это было на руку косноязычному, медлительному Сталину, не обладающему пылким даром оратора. С партийной вершины миллионными тиражами его «вещие слова» доносились прессой до самой глухой деревни. И чем меньше появлялся он перед народом — тем более реликтовым и недосягаемым вождем он казался нации. Экстаз, в который приходила Красная площадь, приветствуя его появление на Мавзолее, как две капли воды походил нату истерию, которая охватывала германский народ, когда Гитлер проезжал через толпы в открытом автомобиле. Во внешности Сталина перед публикой не чувствовалось никакого магнетизма — играло роль волнение толпы от редкого лицезрения чрезвычайно занятого вождя. А вождь продолжал дело, завещанное ему картавым гением революции. Расправа над непокорными и подозрительными элементами продолжалась. Многие надеялись отсидеться, спрятаться, пережить этот невероятный Содом. Но существовали еще на Руси единицы духовидцев, которые за первой кровью гражданской войны прозревали неисчислимые бедствия, что в скором времени придется перенести народу.
Среди таких пророков был и поэт Максимилиан Волошин. По отрывку из его стихотворения «Терминология», написанному 29 апреля 1921 года, когда казалось бы победившие большевики должны были угомониться, ясно виден дальнейший тернистый путь горестной страны:
Сколько понадобилось лжи в эти проклятые годы,
Чтоб разъярить и поднять на ножи
Армии, классы, народы.
Всем нам стоять на последней черте,
Всем нам валяться на вшивой подстилке,
Всем быть распластанным — с пулей в затылке
И со штыком в животе.
Метафорическая, мистическая, до жути правдоподобная картина ГУЛАГов, которая через несколько лет станет явью приведенных поэтических строк. Не только Волошин своей прозорливой душой смутно уловил и почувствовал волны зова, идущие из «светлого обещанного будущего». Никогда не встречаясь со Сталиным, видя его портрет разве что в газете, вампирическое, сатанинское нутро этого человека через много лет почувствует другой поэт-провидец — и осмелится написать о нем тайные строки, которые дошли до нас. Это Осип Мандельштам, который сам предсказал себе погибель. Приведем это стихотворение полностью (ноябрь 1933 года), так как в нем, как в кошмарном кривом зеркале, отражается наше наполненное жестокостями и унижениями время: