Праведник поневоле
Шрифт:
– Ты, разумеется, да.
– Я все думаю, а нет ли в этом какого расчета, не напускает ли она на себя таинственность намеренно, чтобы повысить к себе интерес.
– Скорее у тебя просто ничего не выходит, вот ты и пытаешься все свалить на нее.
– Возможно. Но в ней есть что-то, не поддающееся четкому определению. Раз посмотришь на нее – сама невинность. А то вдруг так взглянет, что я ловлю себя на мысли о том, какая превосходная любовница из нее выйдет. Это противоречие сбивает с толку и порабощает одновременно.
Так, стало быть, Данте почувствовал то же, что и Верджил
– Надеюсь, порабощает все же не насовсем.
– Конечно, нет, но это мешает вести игру, которая в данных обстоятельствах требует особого искусства. Знание женщины при этом – необходимое условие.
– Я всегда готов благодарить тебе за то, что ты просвещаешь меня в амурных вопросах, Данте, но давай вернемся к делу. Если завтра ты попросишь у нее руки, как ты думаешь, она даст тебе согласие?
– Если б я знал! Значит, скорее всего, нет.
– А она хотя бы знает, что ты к ней неравнодушен? Ведь она могла принять твой повышенный к ней интерес за проявление дружбы, за желание поддержать ее в чужой стране.
– Теперь она знает.
– Как прикажешь тебя понимать?
– Я только что виделся с ней в библиотеке.
– Ты объявил ей о своих намерениях?
Данте отвел глаза в сторону, и Верджил моментально догадался, что интерес к девушке был продемонстрирован не на словах, а на деле. Он чуть не опрокинул стол, желая дотянуться до брата и придушить его собственными руками.
– Извини, я не так выразился. Известно ли ей о том, что у тебя честные намерения?
– А какими еще они могут быть? Она же твоя подопечная.
Верджил с досадой потер лоб.
– Предположим, до нее дошли слухи о тебе как о…
– Откуда? Навряд ли Пен будет выносить сор из избы.
– Может, от кого-то другого – от слуг, от ее горничной Джейн, от Найджела Кенвуда, наконец…
– За всю неделю она лишь раз виделась с Найджелом, когда Пен ездила к нему с визитом. Они там были не одни, а, следовательно, он не мог…
– Да от кого угодно, Данте! Положим, кто-то ей рассказал о тебе. Если ты не дал ей понять, что у тебя честные намерения, она вправе предположить, будто ты преследуешь ее с другой целью.
Данте выпрямился.
– В таком случае мне нанесено оскорбление.
– Все равно…
– Я не подлец.
– Советую тебе объясниться с ней. Если она тебя неправильно поняла, то теперь станет избегать.
Данте поднялся и вернулся к окну.
– Ты, конечно, прав. Однако если я сделаю ей предложение, а она мне откажет, все будет кончено. И если я попытаюсь объясниться с ней, но предложения не сделаю, результат будет тем же – все девушки одинаковы, и мужчина, который ухаживает за ними без взаимности, выглядит дураком. Правда, в библиотеке я подумал: «А что, если одно не противоречит другому…»
– Никак не возьму в толк, о чем ты.
– Что, если она на самом деле невинная девушка, но обладает очень страстной натурой, а мужчина, который поможет реализовать ей это ее второе «я», крепко привяжет ее к себе? Если нам нужно обделать дело поскорее, то почему бы…
– Нет.
– Ну, я же не имею в виду что-то низкое, Верджил, просто легкий флирт, который сэкономит нам массу времени.
– Ты
– Боюсь, ты слишком непрактичен и чересчур озабочен соблюдением приличий. И не тебе ли первому пришла в голову эта идея? Брак станет неизбежным, если Бьянка будет скомпрометирована.
И тут вдруг против возмутительного предложения Данте в Верджиле восстало не только его вечное стремление к соблюдению правил приличия, а еще какое-то другое, связанное с инстинктами чувство, порожденное постоянным кипением в крови, ароматом лаванды и мелодичным голосом, который не переставал звучать в его голове всю неделю. Он, разумеется, не откажется от своих намерений устроить этот брак, но и не позволит Данте заманить Бьянку в ловушку.
– Видишь ли, брат, мужчине, привычному к быстрым победам и немедленному удовлетворению своих страстей, усилия, потраченные, чтобы покорить женщину и заслужить ее истинную любовь, могут показаться слишком обременительными. Но если ты действительно хочешь завоевать Бьянку, тебе следует действовать именно таким образом.
– Можно подумать, хоть кто-то в этой семье, черт возьми, способен испытывать страсть! Между тобой и Милтоном…
При упоминании имени покойного брата Верджил напрягся.
– В разговорах, касающихся удовлетворения твоих низменных потребностей тебе следует с осторожностью упоминать имя Милтона.
Лицо Данте потемнело от обиды.
– Ты винишь меня за то, чего я не мог предвидеть.
– Неправда, я вовсе не виню тебя – ты не мог знать, что было на уме у Милтона; однако нам лучше не упоминать о нем в наших разговорах. Можешь обвинять меня в жестокосердии, но только, сделай милость, оставь в покое имя брата – случившееся тогда не имеет ровно никакого отношения к мисс Кенвуд и твоему поведению с ней.
– Ах да, прекрасная Бьянка! В своих заботах о ней, Вердж, у тебя слишком расплывчатые границы между тем, что дозволено, и тем, что не дозволено. Опекая ее, ты проявляешь странную избирательность и недальновидность. Ты не желаешь, чтобы твою подопечную компрометировали, но, тем не менее, хочешь на всю жизнь связать ее с человеком, которого сам презираешь.
Эти слова Данте на удивление точно попали в цель, и запали Верджилу в душу.
– Но я вовсе не презираю тебя…
– Неужто? Стало быть, ты и не винишь меня, но и простить не можешь?
В этот миг на прекрасном, всегда безмятежном лице брата Верджил заметил страдание. Ему следовало быть более чутким и понять, что смерть Милтона породила у Данте чувство вины. Как странно! Разговор о девушке, которая не имела ни малейшего отношения к этому трагическому случаю, каким-то образом свелся именно к нему.
– Я, может, и не одобряю жизнь, которую ты ведешь, но мое осуждение не связано с той ролью, которую ты по воле рока сыграл в прошлогодней катастрофе. Тебе ни от кого не требуется никакого прощения, Данте, потому что незнание не есть грех. Если я никогда раньше не заговаривал с тобой об этом, то не из-за того, что винил тебя, а лишь потому, что хотел избегнуть терзающих душу воспоминаний. Возможно, мое молчание было несправедливостью по отношению к тебе.