Праведные клятвы
Шрифт:
— Твоему отцу он не нравится. Поэтому я ему не доверяю, — заявляет Марко. И я знаю, что он сделает всё, чтобы защитить меня, если потребуется.
Доусон излучает ту самую энергию абсолютного безразличия, но что-то здесь не так. Он выглядит напряжённым и немного растерянным.
— Со мной всё будет в порядке, Марко. Просто подожди здесь ещё немного, пожалуйста.
Марко не прислоняется обратно к столбу, но остаётся на месте, настороженный.
Я отступаю в сторону, чтобы позволить Доусону войти. Он проходит мимо, и я улавливаю тонкий
Закрыв за ним дверь, я поворачиваю ключ в замке, чтобы случайные запоздавшие покупатели не подумали, что магазин всё ещё открыт. Он внимательно смотрит на меня. В полумраке магазина он бесшумно пробирается между стеллажами и направляется к задней комнате. Я иду за ним, тяжело вздохнув, чувствуя себя преданным и послушным работником. Но, с другой стороны, он ведь мой начальник, и я должна делать то, что он говорит.
Когда я наконец захожу в кабинет Аланы, он уже ждёт меня, прислонившись к столу и внимательно наблюдая за мной.
— Хани, — говорит Доусон с той самой улыбкой, при виде которой у женщин подкашиваются колени и разбиваются сердца.
Я не могу сдержать судорожный глоток, рассматривая его. Он настолько внушителен, что заполняет собой почти всё пространство в этом маленьком кабинете. И я знаю, что внушителен он не только в росте. Перестань об этом думать.
— Доусон, — говорю я, скрестив руки на груди, всё ещё злясь на него за то, как он разговаривал с Марко. Хорошо хоть, он не назвал его цепным псом или что-то в этом духе. За все эти годы Марко как только не называли из-за его преданности в роли моей тени и охранника. Но, полагаю, кто-то вроде Доусона уважает эту роль, понимая, что мой отец заставил Марко подписать этот пожизненный контракт, чтобы защитить меня.
— На днях ко мне заходил Крю, — говорит он.
— И что? — отвечаю я, недоумевая, какое это может иметь отношение ко мне.
Его взгляд не отрывается от меня. Но та резкость, с которой он вошёл, кажется, постепенно исчезает. Мало-помалу я замечаю, как напряжение покидает его. Интересно, осознаёт ли он, что у него есть свои собственные сигналы? Или, возможно, раньше никто не присматривался к нему так внимательно.
— Ты спрашивала обо мне? — произносит Доусон.
— Нет, — лгу я.
— Хм… — Он отталкивается от стола и делает шаг в мою сторону. Хочу отступить назад, но не делаю этого и остаюсь на месте. Я выросла среди влиятельных мужчин и знаю, что нельзя показывать слабость. Но с Доусоном всё по-другому. Это не страх, это искушение, а оно куда сильнее.
Я уже однажды поддалась на его игру. Остановившись, он становится прямо на меня.
— Ты спрашивала обо мне, — снова утверждает он.
— Я… — замолкаю.
— Если солжёшь, я сниму одежду.
Мой мозг словно отключается.
— Что прости?
— За каждую твою ложь —
— Я не вру, — отвечаю я, но он уже тянется к своему пиджаку. Он снимает его и бросает на пол. Я ошеломлённо оглядываюсь, не веря, что он действительно это делает. В магазине никого нет, но я не могу не думать о камерах, хотя знаю, что в этой комнате их нет. Что бы подумали люди? Я останавливаюсь на этой мысли. Я же обещала себе перестать беспокоиться о том, что думают другие.
Но это…
… не нормально, правда?
Черт! Как же приятно находиться в его завораживающем присутствии. Я могла бы вдыхать его аромат весь день.
— Ты носишь что-нибудь из этого магазина? — спрашивает Доусон.
— Да, — выдыхаю я, не в силах оторвать от него взгляд. Могу только представить, что скрывается под его идеально сидящей белой рубашкой на пуговицах. Он наверняка просто дразнит меня, как тогда, когда он оставил меня одну.
На самом деле, я обожаю продукцию этого магазина — материал потрясающе ощущается на коже. Но теперь я думаю, каково было бы чувствовать его прикосновения вместо этой ткани.
— Хорошо. — Он делает паузу. — Теперь покажи мне.
Жаркий румянец мгновенно заливает мои щеки, и я резко качаю головой.
Я не могу снова остаться одной, охваченной этим жаром и смущением. Я помню, какой катастрофой обернулся последний раз. Могу ли я рискнуть повторить это с ним? Особенно учитывая, что теперь он мой начальник.
— Если мне не изменяет память, раньше ты была не против упасть на колени. Или предпочитаешь, чтобы я снял ещё что-то? — Доусон задаёт вопрос, касаясь своего пояса.
— Нет, — отвечаю я, и ощущаю привкус лжи на языке.
— Ложь. — Он расстёгивает ремень и держит его конец в руках. — Покажи мне, — требует он, кивнув на моё платье.
— Нет.
— Покажи, — снова говорит он, приближаясь ко мне, держа ремень в руке, будто невзначай. Я даже не замечаю, как начинаю отступать назад.
— М-мне нужно уйти, — заикаюсь я.
— Ложь, — он поднимает руку к пуговицам на рубашке. Чёрт, неужели это действительно происходит? И я не могу оторвать взгляд, зачарованная, как его пальцы расстёгивают каждую пуговицу. Это ошибка, плохая идея. Но, конечно же, он не бросит меня снова, как в прошлый раз, если он сам раздевается прямо передо мной.
Боже.
— Я не могу это сделать, — настаиваю я и машу рукой между нами. — Это неправильно.
— Почему? — спрашивает он, продолжая расстёгивать пуговицы. — Мы взрослые люди, которые согласны на это, и в этом нет ничего плохого. Кому-то это даже может показаться приятной фантазией — переспать с начальником.
Я нервно смеюсь, и он, кажется, удивлён этим. Ведь то, что он мой начальник — не главная моя проблема.
— У тебя кто-то есть.