Правила крови
Шрифт:
Вероника снова краснеет. Она сидит очень прямо, сомкнув колени. Ее душевную боль выдает только дыхание, то убыстряющееся, то замедляющееся.
— Он сам гемофилик.
— Нет!
Звук ее голоса быстрый и резкий, словно выстрел.
— Боюсь, это правда.
Странные происходят вещи. Я пытаюсь угадать, о чем она думает, какие перебирает варианты. Если Вероника действительно не понимает, если это для нее новость, то она спросит, что такое гемофилия. Скажет, что это какая-то болезнь крови, но ей не приходилось встречать никого… Но Вероника молчит, и я теряюсь в догадках.
— Откуда у него болезнь? — наконец, спрашивает она.
Я не хочу рассказывать
— От чего умер ваш брат Кеннет, Вероника?
Она молчит. Смотрит уже не на меня, а опустила взгляд на свои колени. Потом удивляет меня вопросом:
— Не хотите выпить? Херес, джин или еще что-нибудь? Я бы не отказалась. В конце концов, солнце уже опустилось за нок-рею, как говаривал мой муж.
На часах только половина шестого. Похоже, в Челтенхеме солнце довольно рано опускается за нок-рею. Я соглашаюсь на херес, надеясь, что вино не такое, как у Вайолет Фарроу, и вскоре получаю большой бокал сладкого напитка — вне всякого сомнения, чтобы Вероника тоже могла налить себе порцию побольше.
— Это войдет в вашу книгу?
— Не знаю. Возможно. А это имеет значение?
— Что вы хотите сказать?
— Имеет ли это значение сейчас, когда многие родственники уже умерли?
— Полагаю, — неохотно произносит она, — для меня станет облегчением все рассказать. Боюсь, вы не представляете, но я ни с кем, совсем ни с кем не могла об этом поговорить. Дэвиду было бы неинтересно. — Она прибегает к еще одной морской метафоре: — Но трап уже поднят, и я с этим смирилась. Полагаю, его можно понять. Он знал бы, что Галахаду ничего не угрожает. Господи, я чувствую себя такой дурой, когда вынуждена произносить это нелепое имя…
Вероника тянет время, хотя понимает, что смысла в этом уже нет. Теперь она говорит тонким голосом, как тот счастливый ребенок, каким она когда-то была.
— Что вы хотите знать?
Я неуверенно пытаюсь подстроиться под ее тон.
— Я спрашивал… ну, о вашем брате.
— Ему было всего два года, когда он умер. Я его не помню. Знаю только, что у меня был брат. — У нее почему-то виноватый вид. — Кеннет умер от дифтерии, но болел всю жизнь. Однажды он упал, и из разбитых коленок у него два дня текла кровь. Потом кровь остановилась, но суставы внутри были повреждены. Врачи говорили, у него артропатия.
— Откуда вы знаете, если даже не помните его?
— Мне рассказала мать. Но только после того, как я собралась замуж.
Вероника поднимает голову и смотрит на меня. За десять минут она постарела, превратившись в настоящую старуху.
— Мы были помолвлены с отцом этого Джона. Вы знали? — Я киваю. — Полагаю, Джорджина не постеснялась об этом рассказать. Он бросил меня ради моей сестры. Когда я в первый раз обручилась, мать рассказала мне о гемофилии в нашем роду. Мужчины болеют, женщины переносят — так она выразилась. Если я выйду замуж, у меня может родиться больной гемофилией сын, как Кеннет, и, по словам матери, она собиралась сказать Стивену. Знай я, какие страдания ей пришлось вынести с Кеннетом, то никогда бы не захотела замуж… Это был сокрушительный удар. Представьте
Теперь Веронику не остановить. Ей хочется все рассказать, освободиться от своей тайны.
— Представьте, что вам говорят такое. Я возненавидела мать. Заставила ее пообещать, что та ничего не скажет Стивену, и она согласилась, но при условии, что я расскажу ему сама. Я этого не сделала. Не представилось случая. Сестра увела его у меня. Не знаю, как это у нее вышло, но подозреваю колдовство. Нет, не смотрите на меня так — у нее были странные взгляды, она считала, что нашей жизнью управляют звезды, верила в гороскопы и всякое такое. Забавно, правда? Мне только что пришло в голову, что самое подходящее слово тут — ирония. Может, если бы он женился на мне, все его дети были бы здоровы. Во всяком случае, Дэвид абсолютно здоров. Но Стивен женился на моей сестре, и Господь наказал его. Наказал их обоих. Ванесса не знала — мать не сказала ей, не успела. Сколько лет этому Джону?
— Думаю, за пятьдесят.
— Почему он еще жив?
Вопрос звучит довольно грубо.
— В настоящее время научились помогать гемофиликам, — я не даю себя сбить. — Значит, именно это имело в виду ваша кузина Патрисия, когда поздравляла вас с тем, что Дэвид в порядке? Речь шла вовсе не о синдроме Дауна, а о гемофилии?
Она кивает и довольно резко говорит:
— Я не носитель.
Тот факт, что один ее сын не имеет дефектного гена, еще ничего не доказывает. Но я не говорю этого вслух.
— Но вы не исключали такую возможность. Поэтому вы так долго ждали, прежде чем завести ребенка? — Я понимаю, что переборщил. — Прошу прощения, я не хотел показаться дерзким.
— Немного поздновато, правда? — Вероника фыркает. — Мать напугала меня. Она умерла через год после моей свадьбы. Я не опечалилась. Подумала только, что теперь она никому не расскажет.
— О чем? Что в семье были больные гемофилией?
Вероника пожимает плечами. Да или нет?
— Я хотела ребенка. Собственно, почему бы и нет? Это мое право. Когда я выходила замуж за отца Дэвида, то есть Роджера, то сказала матери, что сообщила жениху. Я сама все рассказала, и поднимать эту тему больше нет нужды. И мы договорились не иметь детей, хотя на самом деле ни о чем мы не договаривались. Я ничего ему не сказала, не осмелилась. Потом мать умерла, и я почувствовала себя свободной. Но я хотела ребенка. — Вероника наклоняется ко мне. — Моя бабушка родила четырех девочек, прежде чем появился мальчик, у матери было две дочери и сын, а у тети Мэри — две дочери. А если пол ребенка определяет мужчина, то и тут все в порядке, потому что у Роджера были четыре сестры. Я думала, у меня будет девочка.
— Но девочка может стать носителем болезни, — вставляю я.
— Но это была бы ее проблема, не так ли? Не моя.
От ее бессердечия пробирает дрожь. Я представляю себя на месте Джорджи, и мне становится неуютно.
— Это потребовало много времени. Я имею в виду, зачать ребенка. Я уже почти отчаялась, когда обнаружила, что беременна. — Во взгляде Вероники вызов и торжество. — Я не волновалась. Чувствовала, что я не носитель. Родился Дэвид, чудесный, красивый и абсолютно здоровый мальчик. Патрисия написала мне то глупое письмо. Я даже не представляю, откуда она узнала, что у меня сын, не говоря уже о том, что ребенок здоров. Наверное, от своей сестры Дианы. Тогда мы с Дианой дружили — то есть, пока она меня не предала. Еще одна из длинной череды вероломных женщин.