Правила отражений
Шрифт:
В этом всеобщем мельтешении царили истерика и горлопанство. Какие то общественные движения, какие-то финансовые пирамиды росли как грибы. На митинги все ходили, как некогда на работу – с восьми часов и до пяти вечера. Все ставшие свободными от Статуса граждане чего-то хотели, о чём-то вопили, чего-то требовали. Они обижались на ущемления и одновременно ущемляли всех, кого могли. Едва не дошло до гражданской войны. Спасли врождённый пониженный уровень агрессивности населения, да ещё вернувшая былые позиции Религия равноудалённости - её постулатами являлись непричинение друг другу как зла, так и добра, поскольку это всё дело богов,
Да, задерживаться нам здесь не стоит. Надо побыстрее выполнить задание и лететь отсюда, присвоив минимум на двадцать лет миру статус изолированного. Мордория больна. И самое главное, она не примет внешней помощи. Нужно ждать, когда она самостоятельно переболеет и выздоровеет.
Если бы не мистериум, я бы лишней минуты здесь не провёл. Но невыполненное задание цепью повязало нас с этой планетой…
Ежедневно старший бюрократ заверял, что уже близко голосование по вопросу допуска нас в Ассамблею Демократуры для подачи верительных грамот.
В доступе к планетарному президенту нам было отказано сразу, и не без оснований. Верховные правители менялись здесь как перчатки, властью никакой конкретной не обладали и даже посольских грамот принимать не имели права. Как это при народном свободоизъявлении кто-то один узурпирует такой важный элемент власти? Только сообща. Только на Ассамблее. Только после всеобщего голосования.
Мне что-то не верилось, что это когда-то случится, и мы переступим порог этой самой Ассамблеи. Но я ошибся.
Однажды утром в нашем логове появилась вся наша свита – два бюрократа и шофёр. На заднем плане маячил официант в синем халате. Титулярный бюрократ Лей Лютус торжественно объявили, что Правая палата Ассамблеи готова принять нас.
И вот наша дёргающаяся фырчащая и всё норовящая всласть отдохнуть, а потому глохнущая, машина неторопливо проползла мимо стандартных серых круглых зданий в сторону Черепичного Города. Это был исторический центр с красными черепичными крышами, луковками куполов храмов и капищ, бесчисленными башенками с флюгерами. Там располагались все исторические здания, музеи, а также резиденции главы государства, а теперь и Ассамблея.
Ассамблея Демократуры насчитывала пять тысяч выборных парламентариев. Состояла она из двух палат: правая – палата народных трибунов, левая – палата сословных представителей. Что это за сословия никто не знал, потому что по ним никак не могли проголосовать.
Зал для дебатов располагался в краснокирпичной крепости и занимал целый этаж старинной водонапорной башни. Это высокое сооружение с ажурным шпилем было построено легендарным царём Гнидичем Пятым. А его отдалённый потомок Залипун Шестой Освободитель высочайше распорядился передать её появившемуся в эпоху его правления парламенту. Строители вмонтировали внутри винтовую лестницу без перил, разделили пространство на одиннадцать этажей и обустроили полукруглые комнаты, гордо названные залами.
На пороге такого зала заседаний меня посетили смутные сомнения
– Пять тысяч человек? – спросил я титулярного бюрократа. – Вы уверены, что они здесь уместятся?
– А что такого?
– Да сюда больше двух десятков не влезет.
– А больше и не бывает.
Там как в малом камерном театре на узорном паркете стояли ряды с красными мягкими креслами. А вдоль стен шли откидные стулья, которые предоставили в наше распоряжение. Так мы
– А полностью собиралась когда-нибудь уважаемая Ассамблея? – полюбопытствовал Абдулкарим.
– Один раз, когда раздавали удостоверения делегатов и талоны на бесплатное питание в ресторанах сети «Благоуханный жук», - хохотнул титулярный бюрократ.
– Для этого арендовали стадион для собачьих бегов.
– Тот самый, где встречали нас?
– Любимое место. Честно говоря, за такие заказы хозяин бывает весьма щедр, - заговорщически подмигнул нам Лей Лютус. С каждым днём он расслаблялся всё больше, теперь уже постоянно забывал надевать галстук и форменную кепку с эмблемой дипломатической службы.
Вскоре начали собираться и рассаживаться по своим местам народные трибуны. В большинстве своём они были мрачные и сонные. Один тут же заснул, другой громко икал, а третий непонимающе оглядывался, будто хотел спросить, кто он такой и не по ошибке ли забрёл сюда.
Народные избранники были облачены в тоги белого цвета. Хотя по поводу цвета вопрос был спорный – у одних он давно стал серым, у других был разбавлен брызгами и потёками от вина и различных яств. Под тогами были модные нынче разноцветные костюмы – жёлтый пиджак, красные брюки. Шеи сдавливали золотые ошейники – такие в былые времена надевали на рабов, а сейчас они являлись отличительным признаком состоявшихся в жизни граждан.
Слова нам вопреки обещаниям титулярного бюрократа сразу не дали. Только время от времени проснувшиеся депутаты бросали на нас непонимающие взоры – мол, это кого сюда занесло?
Прошёл где-то час. Народные избранники за что-то голосовали, по-моему, не понимая, за что. Наконец вынырнул на трибуну титулярный бюрократ и завёл песню о межзвёздной дружбе свободных демократур. Как ни странно, тут произошло некоторое оживление, и со многих присутствующих даже сон слетел. Ведь вопрос – давать ли нам слово, вдруг стал камнем преткновения. Какой-то пожилой крючкотвор проел всем плешь, доказывая, что слово нам дать жизненно необходимо в соответствии с межзвёздным пактом, однако делать этого нельзя ни в коем случае в соответствии с принятым вчера Законом о борьбе с вредными насекомыми, но если взглянуть на последний прецедент в морском праве, то возможен и обратный вариант. После каждого его «можно» или «нельзя» проходило голосование. В результате пять раз голосовали, чтобы нас выслушать. И столько же – чтобы гнать в шею. Дискуссии становились всё жарче, хотя в их ходе предмет спора был окончательно утерян. Действо всё больше походило на консилиум в клинике для душевнобольных. Всё это затягивалось до неприличия. Мне очень хотелось сказать что-то весомое и резкое, но терпение – одна из добродетелей дипломата.
Наконец, поднялся народный избранник в залитой красным вином тоге, который до этого все время нервно смотрел на огромные, не меньше полутора килограмм, золотые часы с малиновым звоном, неумолимо тянущие его руку к полу – ничего не поделаешь, статусная вещь, приходилось страдать.
– Да пусть вверяют свои грамоты и делают, что хотят! – наконец гаркнул он неожиданно звонким и громким голосом.
– Только нас не трогают!
– Кто за то, чтобы принять верительные грамоты? – осведомился старичок-крючкотвор. – Все за? Единогласно.