Правила перспективы
Шрифт:
— Тесноваты. Итальяшки тонкокостные. Один их сержант, покрупнее, все пытался доползти до медпункта, пока у него кишки не вывалились. Я снял с него куртку. Даже постирать не успел. С декабря не мылся. Штанов с него мне не досталось, потому как ног у него уже не было. Вот, погоны кое-как пришил. Шить я не очень умею.
Он дернул за погон, висевший на нитке, тот оторвался и упал на пол. Фыркнув, он отшвырнул его ногой, к немалому изумлению герра Хоффера. Черно-коричневый узор на куртке был покрыт рыжими пятнами, а пятна на штанах походили на отпечатки пальцев — розовые, коричневые
— Двусторонняя, — продолжал Бендель, оттянув полу куртки. — Изнутри белая — на случай холодов. Это летняя сторона. Он носил зимней стороной наружу, так что эта не такая грязная.
— Повезло, — с невероятным усилием проговорил герр Хоффер.
— Не расхаживать же в белом, когда нет снега? Да и зимой белое остается белым максимум на день, а потом вываляешься в грязи, и тебя все равно видно. А это солнечные пятна, пробивающиеся сквозь ветви. Я — ходячее полотно импрессиониста, герр Хоффер. Штаны кисти Сера.
Герр Хоффер только улыбнулся — ему было слишком плохо.
— Вы не поверите: этот рисунок придумал профессор Шик. Мой старый учитель. Бывает же такое, а, герр Хоффер?
Бендель начал вышагивать взад-вперед по пустому залу.
— Старина Шик, — повторил он. — Кто бы мог подумать?
— Что ж, дорогой друг, — пробормотал герр Хоффер, — похоже, для нас все уже закончилось.
— Что ты говоришь, Ингрид?
— Я не Ингрид.
Бендель рассмеялся своим странным, резким смехом. Герр Хоффер поправил очки. Сквозь тошноту пробивалось раздражение. Он попытался сосредоточиться на тоненькой ниточке паутины там, где столько лет висел "Букет в вазе" Якоба Марелла. Трещина в очках раздражала, все время хотелось их протереть, но воображение могло нарисовать ему картину с точностью до карминного лепестка тюльпана. Паук оставил свою паутину. Может быть, насытился.
Какого черта тут оказался Бендель?
Тошнота начала отступать, и он снова закрыл глаза. И в самом деле, думал он, фрау Шенкель права: я должен был остаться с женой и дочерьми. Иногда все-таки она бывает права. С Сабиной стало так трудно. Он никому не говорил, как ему тяжело с ней в последнее время. Он, конечно, тоже не совершенство, но ведь он старается! А она устраивает истерики и швыряет в него фарфоровые чашки. Чашки бьются о стену. В груди вдруг закололо, будто туда попала чашка. Его рука сильно, чрезвычайно сильно пахла мышами. Ингрид! Вот еще выдумал! Безобразие!
Скамейка резко дернулась.
— Это неважно, — сказал Бендель, рухнувший на зеленую кожу рядом с ним, расставив ноги и откинув голову на спинку. Автомат болтался у него между ног. От него воняло. — Все кончено. Вы понимаете? Ничего уже не важно. Всем на все насрать. Ты либо уже сдох, либо так изголодался, что ничего уже не соображаешь, а если ты в войсках СС, тогда — и то, и другое сразу. Меня так и не повысили в звании, — рассмеялся он. Диванчик затрясся. Его пронзительный смех отражался от стен пустого зала. Ну хоть это ничуть не изменилось.
— Вы надолго уезжали, — пробормотал герр Хоффер. От запаха пота и машинного масла он снова почувствовал тошноту.
Он вдруг ясно
— Я сменил должность в сорок третьем, точнее, в начале сорок третьего. "Бауэр и партнеры". Реставрация произведений искусства.
— Вот оно что! Значит, вы ушли из СС?
— Компания «Бауэр» — структура СС, герр Хоффер. Я даже побывал в Польше.
За окном раздался хлопок. В мирное время герр Хоффер решил бы, что это грузовик подпрыгнул на мостовой.
— Герр штурмфюрер, нам и в самом деле лучше пойти в бомбоубежище.
— Часть отдела W в департаменте экономики и управления. Под началом обергруппенфюрера Поля. Тот еще тип.
— Понятно, — сказал герр Хоффер. — Давайте все-таки пойдем в убежище.
У него и ключ был. Даже к вахтеру идти не придется. Но они так и не тронулись с места. Далекий рев за окнами казался благодушным и каким-то размеренным.
— В основном я был во Франции. Производил реквизиции. Ваши проворонили много частных коллекций. Потом ездил в Польшу.
Герр Хоффер кивнул. Ему вспомнилось, что когда-то Бендель мечтал побывать в местах, которые писал Ван Гог, но, подумав, решил не задавать вопросов и тут же все равно спросил:
— В Провансе были?
— Да, довольно долго. И в Лангедоке. И в Пиренеях, и в Бордо.
— Замечательно. Как сказал Макс Фридландер, "истинный художник любит природу, а не искусство".
— Ах, Фридландер. Нидерландский примитивизм. Вы читали его опус?
— Разумеется, — соврал герр Хоффер.
— На мой вкус, его переоценивают. Скажите, он ведь давно сбежал за границу, правда?
— Не так уж и давно.
— Знаете, вот во Франции у меня была жизнь! Вообразите: дивный старый замок, стол и стул на лужайке, секретарша с пишущей машинкой, несколько парней в кепках и старый сторож с ружьем pour encourager les autres. Чтобы подбодрить остальных.
— Я знаю французский, — снова соврал герр Хоффер.
— Да, и мебельный фургон, припаркованный у ворот. Всего-то и дел, что записывать то, что выносят из ворот и складывают в фургон. Видели бы вы, герр Хоффер, какого размера там попадались полотна. Огромные. Как театральные декорации. Пуссен, Делакруа, Давид, даже Рубенс! Кого ни назови.
— Я думаю, — вмешался герр Хоффер, чувствуя, как под ним дрожит диванчик, — нам и правда пора в бомбоубежище.
Бендель не обратил на его слова никакого внимания.
— Их выносили, на какое-то время они заслоняли реальность, и ты думал: а ведь это гораздо лучше, чем реальность. И, конечно, обнаженные. То еще зрелище, доложу я тебе, впечатляет куда больше, чем настоящие. Ты уж прости за откровенность, Ингрид. В подвалах полно марочного шампанского. Замки-то в основном принадлежали евреям. Кто бы мог подумать, что у еврея может быть замок! Роскошная вилла, да, но не замок же! Нажито веками подлости и обмана. Цветущие глицинии, жужжание пчел, каменные стены. Пение цикад. Ликер и шампанское. Черт возьми! И я думал, какой же я везучий сукин сын. А потом меня на несколько месяцев отправили в Польшу. Под начало гаупштурмфюрера Мюльмана.