Правила выживания в Джакарте
Шрифт:
Салим цыкает: видимо, то, что Рид и небеса благословляют союз Церкви с командой Боргеса, не значит, что его благословляет сам Салим.
А потом после паузы неохотно тянет:
– Ты вообще не слышал, что происходит в городе?
– Чувак. Чувак!
Лицо Салима требует прекратить называть его чуваком, пока он держит Рида на прицеле.
– Меня не было здесь три года и не было бы еще дольше, если бы уроды из «Вольто» не отрезали мне пути к отступлению, а бравые пилоты Фрэнк и Майкл не предали нашу дружбу. Откуда я могу знать, какой хренью вы тут страдаете
– «Вольто»? – переспрашивает Зандли, приоткрывая один глаз. Дуло ее ружья все еще смотрит прямо на Рида и приносит ощутимый дискомфорт. – Ты что, натравил на себя ребят из «Сенца Вольто»?.. О!
И в этом «о» сконцентрирован весь оскорбительный подтекст, доступный человеческой цивилизации со времен мезозоя.
Рид бы ей ответил, но немногое удастся сказать стерве, которая держит огромную пушку на уровне твоих гениталий, так что он переключается на Боргеса, который как раз спрашивает:
– Погоди, амиго, а что за «Вольто»?
Вполоборота глядя на профиль единственного в этой машине (а возможно, и во всей криминальной Джакарте) человека, который не хочет его пристрелить, Рид произносит всего одно слово:
– Руссо.
И лицо Боргеса озаряется пониманием. А затем в обсуждение врывается всем знакомая (не)приглашенная звезда:
– Ты тупой? – спрашивает Салим. – Как ты вообще умудрился натравить на себя Руссо?
– Давайте поговорим об этом в исповедальне, святой отец, – отшучивается он.
Потому что это длинная история, включающая в себя плохо компонующиеся для неподготовленного слушателя элементы: Чили, Пунта-Аренас, пятизвездочный отель, снотворное в стакане с виски, искусственный глаз, грубо сколоченный ящик с оружием, ушные палочки, двух горячих мексиканок, одного горячего мексиканца и рукоприкладный диспут на фоне пролива Дрейка. Ну и понеслась.
Рид быстро возвращается к предыдущей теме:
– Так что у вас здесь за праздник дружбы и толерантности? В прошлый раз, когда мы виделись все вместе, Зандли пообещала прострелить тебе голову. А теперь, гляньте-ка, сидите в одной машине, ближе, чем на расстоянии судебного запрета…
– Ха-ха-ха, очень смешно, – игриво говорит Зандли, зубами открывая чупа-чупс и сплевывая ошметки упаковки на пол. – Смешнее будет, только когда я отстрелю тебе член.
Рид не уверен, что это будет смешно. Это даже не будет забавно. Это будет намного ниже среднего. Конечно, она не выстрелит – это ясно как дважды два, но ему все равно немножко, самую малость неуютно, когда пистолет тычется ему в место, которым он, по расхожему мнению, думает.
– Давай не будем впадать в крайности… – просит Рид. Чтоб он еще когда-нибудь вообще сел рядом с ней! – Лучше вы опустите свои стволы, и мы обсудим, почему вы тут все такие злые.
– По-моему, это очевидно. – Салим очерчивает дулом дугу в направлении Рида, явно подразумевая что-то нелицеприятное.
– Да нет, – Рид не хочет возвращаться к теме любимого себя, потому что это чревато. – Вы с какого-то хрена работаете вместе. У вас что…
– Слышал про Гринберга? – перебивает его Боргес
И на самом деле это очень, очень внезапный вопрос.
Рид перебирает в голове всех Гринбергов, которые ему знакомы, – таких оказывается немного. Маленького Гринберга из Техаса Боргес знать не знает, а Гринберга из Толедо, спустя секунду вспоминает Рид, на самом деле зовут не Гринберг, а Гольдберг. Значит, остается…
– Про Карла Гринберга? – уточняет он. – Илона Маска от фальшивомонетничества?
Если что-то и можно было сказать про Карла Гринберга, так это то, что слава шла впереди него. Рассказы о мастере над монетой сновали по криминальному миру не первое десятилетие; Рид, кажется, сам услышал о нем впервые лет в шестнадцать, еще когда батрачил курьером на мелкую шушеру из Селатана. Страничка в «Википедии» вполне может служить индикатором популярности, искренне считает Рид. Особенно если статья про тебя начинается со слова «гений».
Так что, с одной стороны, мало кто это имя не слышал, а с другой – судя по лицам в салоне, кажется, в этом имени и кроется причина, почему конкретно эти лица собрались конкретно в этом салоне. Рид щурится на них:
– И какое отношение селебрити криминальной тусовки имеет к вам? Бо, не к тебе.
Проблема только в том, что о Гринберге ничего не было слышно уже лет… Десять? Пятнадцать? Много, в общем, лет. «Таинственно исчезнувший» и все такое. Слухов ходило много: были подозрения, что он осел под чужим именем в какой-то из стран третьего мира или его таки сцапал Интерпол. Хотя было бы здорово, если бы он всплыл. Только желательно не в Чиливунге спиной кверху. Рид, конечно, печатанием денег не занимался, но автограф бы взял с удовольствием.
– Ну, он был в городе, – неохотно говорит Салим, наконец убирая пистолет, за что Рид ему очень благодарен.
– Был? – с его лица даже исчезает выражение «я все знаю». – Гринберг? Так ты серьезно? Ну и когда встреча с фанатами? Дресс-код повседневный или нужно сказать Нирмане, чтобы завернула за смокингом?
– «Был» – глагол в прошедшем времени, Рид, – обрывает полет его мечты Нирмана. – И пошел на хер, я тебе не таксистка.
– Милая, я со всем уважением, – врет Рид в ее сторону. – Зандли, убери пушку, пристрелишь меня, когда выйдем из машины. Так что с Гринбергом? Расскажите, хочу все знать!
Много позже Рид пожалеет, что не сказал в этот момент что-нибудь вроде «Ничего мне не рассказывайте» или «Остановите машину, я выйду тут». Но пока он думает о том, что все не так плохо, как могло бы быть. Ему всего лишь надо пережить эту поездку – легкотня, разговор с монсеньором – терпимо, а затем смотаться из этого города прежде, чем его начнут узнавать на улицах. План кажется ему осуществимым, только руку протяни: наври там, наври здесь, купи место на лодке до Южной Суматры, пересядь на тачку, брось тачку, купи билет на самолет, помаши Индонезии ладошкой, скажи гудбай – и поэтому Рид проявляет благосклонный интерес. Поэтому – а еще потому, что любопытство однажды доведет его до эшафота.