Правила выживания в Джакарте

Цимеринг Арина

– Ну так дай мне хоть одну причину, – старик растягивает губы в дружелюбнейшей из своих улыбок, – не прикончить тебя.

Несмотря на возросший градус угрозы, Рид аккуратно пробует:

– Ну… Я симпатичный?

Термометр опасности, который всегда помогал ему остаться в живых, тут же поднимается до заоблачных цифр по Цельсию – Рид уже чувствует запах паленого. И, судя по безмятежному лицу епископа, рвануть может в любой момент, так что Рид спешит реабилитироваться:

– Ну будет вам! Вы же с восемнадцати лет меня знаете, епископ! У меня

же огромный коэффициент полезности.

– С шестнадцати, Эйдан, – поправляет его Эчизен, – с шестнадцати. А коэффициент твоей разрушительности еще выше. И посчитай проценты от стоимости товара, которые набежали за эти три года. – Хитрая морда! – Так почему все-таки я не должен тебя убивать?

– Ничего не имею против парочки отменных убийств. – Рид сглатывает, краем глаза косясь по сторонам. Слева – арочный выход в молитвенный зал. Справа – двери в ризницу. Позади – Иисус. – Только если ни одно из них не мое.

И все-таки решается:

– Дядюшка, ну чего вы…

– Лестари, прострели ему колено, – безмятежно приказывает епископ.

– Ладно, ладно! Давайте не будем кипятиться! Лести, приятель, опусти пушку!

Эчизен искренне интересуется:

– Не понравилась перспектива?

– Ваше преосвященство, – на язык напрашивается «старый ублюдок», но Рид сдерживается как может, – у вас всего два диакона. Мы с Салимом такой слаженный тандем, – ага, думает, прямо команда мечты, – вы же не станете…

Эчизен перебивает его:

– В Божьем доме сейчас один диакон, и это не Салим.

– Вы что, уволили Салима? – Тогда какого хрена он здесь ошивается? Нет, подождите. – Вы… Вы его повысили! Он теперь священник? Это нечестно, епископ!

И Рид даже не скрывает вселенскую обиду в голосе.

В самой бандитской церкви Джакарты царит строгая вертикальная иерархия: твой духовный сан определяет твое место в группировке. Прямо под носом у католических святых слуги божьи производят лучший синтетический героин в Индонезии, а также занимаются трафиком, потому что церковные перевозки в законодательстве на особом счету. Рид, как человек, проварившийся в этом дерьме под укоряющим взглядом Иисуса больше десяти лет и всеми правдами и неправдами заработавший сан диакона, понимает, что значит получить повышение в Церкви Святого Ласкано.

А еще он понимает, что находиться в подчинении у Салима – даже номинально, будучи за океаном, – ему совсем не хочется.

– Как насчет того, что он слишком молод?!

– Вы ровесники.

– Тогда почему я все еще не священник?!

– Потому что, пока я настоятель, в этой церкви у тебя есть возможность стать только трупом, если ты не перестанешь меня утомлять, – размешивая сахар и звеня ложечкой о края чашки, спокойно отвечает епископ.

Некоторое время они сидят молча, пока Эчизен, отпив чаю, не говорит:

– Но на самом деле тебе повезло, Эйдан. – Он поднимает на него взгляд. – Ты вовремя решил посетить родные пенаты. У меня есть для тебя работа.

Звучит подозрительно,

думает Рид. И мало того что подозрительно, так он еще и прекрасно понимает, что слово «работа» не подразумевает оплаты: естественно, он будет батрачить на этот церковный карнавал, чтобы отдать должок.

Тем не менее он решает сделать хорошую мину при плохой игре.

– Вещайте, монсеньор, – залихватски закидывает ногу на ногу Рид, убедившись, что никто не собирается простреливать ему коленные или любые другие полезные суставы. По крайней мере, пока. – Салим вкратце рассказал мне, что почем. Хотите поучаствовать в гонке за мифическими сокровищами?

Эчизен бесшумно отпивает из чашки и нейтрально спрашивает:

– Мифическими? Ты не веришь, что клише существуют?

– Ну хотя бы вы не начинайте, – Рид посмеивается. – Конечно, ребята под впечатлением и вдохновлены идеей, но вы-то понимаете, с какой вероятностью это окажется пустышкой?

– Ты когда-нибудь слышал про Маркуса Глиндона? – неожиданно спрашивает Эчизен, сцепляя пальцы в замок и кладя на них подбородок. Маленький, с редкими седыми волосами, с безобидным лицом и ласковым голосом, он кажется добрым дедушкой из дома престарелых, а Лестари – его заботливой сиделкой. Только вот, поведясь на этот обман, можно было лишиться очень многого. Даже жизни.

В конце концов, со времен Ветхого Завета церковь всегда была самым большим филиалом лжи.

– Думаю, понимаю, о ком вы, – расплывчато отвечает Рид, который слыхом не слыхивал ни про какого Маркуса Глиндона.

– В седьмом году Маркус произвел четырнадцать миллионов монет номиналом в один фунт стерлингов. В Британии, естественно. По статистике, до сих пор каждая сороковая однофунтовая монета является подделкой. Причем подделкой, практически неотличимой от оригинала, – они до сих пор изымают лишь по несколько случайно найденных монет, и то после десятка экспертиз.

– Талантливый парень, – присвистывает Рид. – Кажется, припоминаю. Его же посадили?

– Я не к тому, – кашляет Эчизен. – Маркус Глиндон был учеником Карла Гринберга. Он использовал его недоработанные прототипы и технологию и адаптировал их под производство британской валюты. А сам Карл, позволив Маркусу протестировать свои разработки, занялся американскими долларами.

– Да, да, вот про это я и слышал. Приехал в Джакарту, как-то наладил здесь производство, а потом почему-то исчез, пустив на рынок свои драгоценные оттис…

– Мы наладили здесь производство, – говорит Эчизен, перебивая его. – Вместе.

Рид переспрашивает абсолютно идиотским тоном:

– В смысле?

– Я, – повторяет епископ. Кажется, ему нравится недоумение на лице бывшего подопечного, – и Карл. В прошлом феврале он прилетел в Джакарту, а четыре месяца назад мы запустили первые печатные станки.

– Вы и Ка… Погодите, вы что, знакомы?

– Очень старые друзья, – кивает Эчизен, поигрывая чашкой и не отрывая от нее взгляда.