Правила. Не снимай штаны в аквариуме
Шрифт:
— Семь машин! — Дэвид достает часы. — И тридцать пять минут пятьдесят пять секунд.
— Запомни правило, — говорю я безучастно. — Если кто-то опаздывает, это не значит, что он не придет.
Мы сидим на веранде на качелях, которые дергаются от того, что Дэвид раскачивается не в такт. Я согласилась посидеть с ним, пока мама будет обзванивать клиентов, надеясь, что смогу рисовать, но от постоянных рывков у меня все время сбивается карандаш.
Что будет в сентябре? С кем будет стоять Кристи на автобусной остановке —
Дверь открывается, и на веранду выходит мама.
— Ну да, у него в субботу день рождения.
— А после дня рождения?
— Я правда не могу, — отвечаю я и чувствую, как в пальце начинает пульсировать кровь.
Кристи шумно вздыхает прямо мне в ухо.
— Хотя бы плакаты нарисовать поможешь? Я обещала сделать два больших.
— Конечно. — Я разматываю провод.
— Давай будем рисовать у тебя, а то у меня мама отдыхает.
Я выглядываю в окно в поисках Дэвида. Он раскачивается изо всех сил на деревянных качелях, которые построил для него папа. Мама устроилась рядом с горкой — она разговаривает по мобильному телефону. Дэвид хохочет и зажмуривает глаза, откидываясь назад и вытягивая ноги. Терпеть не могу ощущение свободного падения, особенно с закрытыми глазами, а Дэвид это просто обожает.
— Заходи.
Пока Кристи не пришла, я раскладываю у себя в комнате фломастеры и карандаши, краски и кисточки, достаю линейку.
Ее чистые белые листы напоминают мне карточки Джейсона, только очень большие.
— Нужно нарисовать один, чтобы повесить на входе, а другой — в буфете. — Кристи раскладывает бумагу на моем клетчатом ковре. — Ты какой хочешь делать?
Я пожимаю плечами:
— Давай сделаю тот, который на входе.
— Нужно написать «танцы» и сколько стоит.
Я опускаюсь перед чистым листом на колени. Он такой белый, что у меня возникает мысль достать простой карандаш и нарисовать крошечные следы в два ряда по белоснежному полю.
Маркер поскрипывает — я выписываю большие красные буквы: «Т» наклоняется вперед, «А» выгибается назад, «Н» дрожит, «Ц» вытягивается вверх, а «Ы» сплетается парочкой — и все танцуют. Покончив с буквами, я начинаю рисовать салют по краям плаката. Обалденный салют.
— Ты здорово рисуешь, — говорит Кристи и, морщась, глядит на толстые буквы слова «Объявление». «О» — большое, но каждая следующая буква меньше. Такое впечатление, что если продолжить слово, то вскоре оно совсем исчезнет.
— Может, их раскрасить?
Она берет желтый фломастер.
— По-моему, салют должен быть еще более красочным. — Я показываю ей свой плакат. — Как ты думаешь?
— У тебя тут совсем нет зеленого. — Кристи протягивает мне фломастер. — Мне все-таки хочется, чтобы ты пошла на танцы.
— Зачем? Я ведь все равно не танцую.
У меня есть правило. Никаких
Кристи фыркает:
— Глупость какая…
Дверь распахивается. Сейчас я даже рада видеть Дэвида. Он стоит на пороге — раскрасневшийся после гуляния.
— Дэвид, ты любишь танцевать? — спрашивает Кристи и встает.
Не зная, что делать с зеленым фломастером, я перевожу взгляд с Дэвида, застывшего в дверном проеме, на Кристи, которая уже выбирает диск у меня на полке.
— Давай покажем Кэтрин, как танцуют.
— Не надо, он наступит на плакат.
Но Кристи ставит мой диск с Аврил Лавин.
— Давай, Дэвид. — Она виляет бедрами и плечами, согнув руки в локтях, и потряхивает волосами. — Потанцуем.
Если уж Дэвид танцует — то от всей души. Наступая на фломастеры, он пускается в пляс по комнате, извиваясь всем телом и размахивая ногами. Корица и Мускат начинают визжать.
— Свиньи, молчать! — Дэвид закрывает руками уши.
— Хватит! — Линейка разламывается пополам под ногой у Дэвида, и я хватаю плакаты с пола. Я пробираюсь к плееру, спотыкаясь и морщась каждый раз, когда босая нога наступает на маркер.
Я выключаю музыку.
— Зачем ты это сделала? — спрашивает Кристи.
Когда я снова раскладываю плакаты на полу, на улице хлопает дверца машины.
Дэвид вылетает из комнаты так стремительно, что календарь, мимо которого он проносится, взмывает вверх.
— Готов? — слышу я папин голос. Он опять опоздал.
— Ты зануда, — говорит Кристи и плюхается на ковер.
Меня душат слезы. Я не хочу быть занудой, но…
— Не люблю, когда Дэвида выставляют дураком.
— Я предложила ему потанцевать. Почему это я выставила его дураком? Ему ведь понравилось, так?
Фломастер скрипит у нее в руке.
Присев рядом, я снимаю колпачок с зеленого фломастера.
— Твоя мама разрешила тебе пойти на танцы с Райаном, только если я тоже пойду, да?
— Ты же сказала, что ты не можешь пойти.
— Не могу.
— Тогда какая разница, — говорит она, не глядя на меня.
Мы заканчиваем плакаты практически молча. Зеленый лишь портит мой салют.
Я рисую вспышки и хвосты, а сама жалею, что не могу вернуться назад и сделать все так, как хотела с самого начала.
Хранить стоит не только полезное
Я открываю неприметную с улицы дверь и поднимаюсь по широкой лестнице в лавку Эллиота.
Мне все здесь нравится: россыпь старинных сверкающих брошек в витрине, потертые горшки, посуда и обтрепанные корзины на книжных полках. Не могу не остановиться перед старинными бутылками. Если бы у меня была куча денег, я бы купила ту рубиновую и поставила у себя в комнате на подоконник. Уверена, что в лучах солнца она просто потрясающая.