Правила. Не снимай штаны в аквариуме
Шрифт:
Не успела я встретить маму и брата, а Дэвид уже пронесся мимо меня:
— Торт?
Я не спускаю с Дэвида глаз, пока он сидит на кухне за столом, особенно когда миссис Морхаус показывает что-то маме из окна.
— Какая красота! — говорит мама. — Их трудно выращивать? У нас в семье муж занимается садоводством.
Я встаю.
— Приятно было познакомиться, — говорю я человеку с бурундуками, когда замечаю, что Дэвид тянется к блюду с отставленным тортом. —
— Проклятые мелкие твари, — обращается он к соседке с другой стороны. — Заметили одного, считайте, что у вас их уже целый выводок.
Я спешу на кухню и ставлю свою тарелку с тортом перед Дэвидом.
— Ешь вилкой, а не руками, — шепчу я, вкладывая свою вилку в его ладонь.
Какая-то женщина полощет в раковине посуду, а Мэт стряхивает крошки с тарелок в мусорное ведро. Девочка-подросток с косичками вносит в кухню ребенка с перепачканным шоколадом ртом:
— Можно мне еще салфеток?
Джейсон подъезжает ко мне. Прости.
Сосед. Говорит. Все время.
— Ничего страшного. Моя бывшая соседка миссис Баумен тоже любит поговорить.
Жаль. Кэтрин. Новый. Соседка. Не. Может. Прийти. На. Мой день рождения.
— Уверена, Кристи бы понравилось. — Я бросаю на Дэвида строгий взгляд, потому что он полез в тарелку руками. — Но сегодня культурный центр устраивает танцы, и Кристи помогает украшать зал.
Хочешь пойти? Танцевать.
— Нет. Она идет с Райаном. Думаю, он не хочет, чтобы я там ошивалась рядом с ними. Да и мне неприятно его присутствие.
Дэвид слизывает глазурь с ладони, я даю ему салфетку, но он вытирает ею рот.
Я хочу сказать. Ты хочешь пойти? Танцевать. Со мной.
Я поднимаю взгляд от его разговорника. Он смотрит на меня, лицо у него серьезное.
— Я не могу.
Почему?
Я смотрю на карточку с большим вопросительным знаком.
Ты. Будешь? Меня. Стесняться.
— Нет, конечно!
Я слышу, что Джейсон стучит по карточкам, но не могу заставить себя взглянуть. Я стряхиваю крошки с рубашки Дэвида в горсть.
— Я просто ужасно танцую. Кошмарно.
У меня даже есть правило на этот счет. Никаких танцев. Только если я одна в своей комнате или в полной темноте.
Джейсон издает громкий рокочущий звук. ПРАВИЛО. Глупо. Оправдание.
У меня перехватило дыхание. Все в кухне уставились на нас, кроме Дэвида, который задвигает стул на место.
— Мои правила не глупости, — произношу я тихо, — и не оправдания.
Да. Оправдание.
Рванув джойстик, Джейсон выезжает из кухни мимо Дэвида, открывающего дверцы буфета.
— Еще торта? — спрашивает Дэвид, пока я отдираю его пальцы от ручки дверцы.
— Все. Мы уходим. — Схватив Дэвида за руку, я тащу его за собой. — Простите, нам пора.
— Кэтрин, что-то случилось? — спрашивает мама.
Я толкаю дверь. Мы сбегаем по пандусу, слезы льются у меня по щекам.
Некоторые люди думают, что они знают тебя, хотя это совсем не так
Я сижу в машине, прислонившись головой к стеклу, скрестив ноги и руки, чтобы сдержать боль внутри себя. Прикрыв уши руками, рядом со мной сидит Дэвид.
— Это из-за Дэвида ты так расстроилась? — спрашивает мама.
Невероятно! Я смотрю в зеркало заднего вида.
— Ты должна была следить за ним! Ты обещала!
— Я следила, — отвечает она. — Он не делал ничего такого.
— Он открывал двери!
— И что? Он открыл одну дверцу. — Ее взгляд встречается с моим в зеркале. — В конце концов родственники Джейсона все понимают.
— Понимают что? Что мы такие же ненормальные, как и они? Ты думаешь, от этого кому-нибудь легче?
— Тише, — говорит мама, бросив взгляд в сторону Дэвида.
Я смотрю на него, и мне хочется, чтобы он отнял руки от ушей и сказал: «Все будет хорошо, Кэтрин. Не переживай», или «Я буду очень стараться в следующий раз», или даже «Прости».
Но он сидит, как сидел, мерно покачиваясь, с блуждающей улыбкой на лице.
— Хочешь, я позвоню миссис Морхаус и извинюсь? — спрашивает мама.
— Слишком поздно. — Я отворачиваюсь и рассеянно смотрю в окно: обочина дороги расплывается полосой песочного цвета. — Джейсон пригласил меня на танцы в общинный центр. А когда я отказалась, он сказал, что, наверное, я стесняюсь его.
— А ты?
— Нет… но… Понимаешь, мир снаружи совсем не такой, как там, в клинике.
В других местах все пялятся или отворачиваются. И я знаю, о чем они думают: «Господи, кошмар какой», или «Что с мальчиком?», или «Хорошо, что это не я». Я так устала от всего этого.
— Мало ли что думают люди, важно, что думаешь ты.
Может, она отчасти и права, но истина эта горькая и неутешительная. Я смотрю на Дэвида.
— Только от этого не легче.
— Не легче.
Дэвид перестает раскачиваться и, мельком взглянув на меня, говорит:
— Прости, Квак.