Правильная жизнь, или Жизнь по всем правилам
Шрифт:
– Не знаю. Поле - это было прекрасно. Так уже никогда не будет...
– Будет, очень даже будет. У вас теперь только так и будет. И в глазах людей вы навсегда станете идиоткой...
– Глаза людей?..- я вспомнила Ленку, Лидию Мартыновну, директора.Глаза людей - абстракция... В ваших глазах я идиоткой никогда не буду...
Экстрасенс только вздохнул.
Он сидел передо мной на стуле - единственный в мире человек, который и понимал меня, и сочувствовал мне, и хотел помочь, и знал, может быть, чем мне помочь можно. Мне следовало бы лишь благодарить его за это. Но
– А вообще-то вы хоть догадываетесь, что вы шарлатан?
Алексей Палыч вскрикнул:
– Замолчи!
Экстрасенс остановил его движением руки:
– Пусть выговорится. Она иначе не может, неужели тебе не ясно. Да к тому же не она первая называет меня шарлатаном - тебе ли не знать...
Черт подери!.. Да что же это я! Он ведь похож на меня. Ему же тоже не верят, над ним смеются, его боятся и его не понимают. И я - я!
– смею накидываться на него. Я все это понимала, но остановиться не могла - меня несло.
– Да, да! И не стройте из себя этаких существ высшего порядка! И вы, и свекор мой просто ненормальные. И на самом деле понимаете в этой жизни не больше моего... Только больше моего напичканы суевериями и фантазерством. И жуликами вас не назовешь только потому, что вы в своем шарлатанстве бескорыстны...
– Пойдем отсюда!
– решительно сказал Алексей Палыч, обращаясь к другу.- Я не желаю больше это слушать.
– Мы, конечно, пойдем. Но девочку мне искренне жаль: дело гораздо хуже, чем я думал...
Они ушли. Я была очень недовольна собой.
Среди ночи, надсаживаясь, я с грохотом передвинула кровать в тот угол, который указал экстрасенс.
Долго маялась без сна.
Конечно, приятнее знать, что ты просто-напросто проклята, а не сошла с ума. Но с другой стороны - лучше сойти с ума и подчиняться злым силам твоего собственного духа, чем быть в своем уме и плясать под дудку какого-то хама. Я хотела бунтовать сама по себе.
Часть седьмая. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ
Две недели прошли в сплошном мраке бойкотов, скандалов,скандальчиков и сцен с истериками, вроде той, что закатила мне Манечка Кукина, когда я заметила ей, что взять и унести домой блокнот и ручку для использования в личных целях - все равно что с мясокомбината упереть кусок мяса и палку колбасы: и в том и в другом случае это воровство.
Не хватало рабочего дня. Некогда было перекусить.
Я составляла жалобы и объяснительные. Перепечатывала их дома под копирку и рассылала по нужным адресам. Я приводила в порядок свою статью для общей монографии сектора. Подгоняла все "хвосты", которые оставались за мной в общем секторальном исследовании. О диссертации и не вспоминала: решила не защищаться. Это мое решение шеф воспринял как плевок в душу и был со мной холоден. И все же, когда я подала ему заявление об уходе из института, он очень разволновался, побежал к директору, обозвал меня дурой несусветной, но заявление спустя неделю подписал.
Сегодня в отделе кадров я получила документы.
Белокурая заведующая, которая до сих пор не могла прийти в себя после моей "проверки дисциплины", оформила все быстро и тщательно: боялась, наверное,
Провожал меня один Николаша. Для начала он ознакомил меня с новыми списками премируемых (там теперь были и лаборанты, и старшие лаборанты, но не было меня), а потом сказал:
– Знаешь, я был не прав.
– Когда?
– Ну, когда утверждал, что вы с Лидией Мартыновной очень похожи.
– Правда?
– обрадовалась я.
– Да,- сказал Николаша,- ты намного несчастнее и, прости, нелепее...
Без сожаления я покидала институт. Единственное, что меня огорчало, так это нескрываемая радость большинства сотрудников по поводу моего ухода.
Сложнее обстояло с Павлом. Мы оформляли развод, и при этом страшные баталии развернулись из-за Вовика. Мне не хотели отдавать ребенка! Мне!
В основном свекровь не хотела. Она быстренько прикатила с юга, едва прослышав о домашних делах, и попыталась все уладить. При этом она поделилась со мной секретами собственной личной жизни с Алексеем Палычем. Оказывается, свекор тоже изменял, и если бы она, свекровь моя, обращала внимание на измены и каждый раз подавала бы на развод, то семьи давнымдавно не было бы. Слово "пациентка" она, свекровь моя, ненавидит с тех самых пор...
– Я, наверное, и впрямь неумна,- ответила я ей, - но меня всегда согревала надежда жить с любимым человеком долго и счастливо и умереть в один день... Я бы даже согласилась на судьбу своих родителей, которые жили не очень счастливо, не слишком-то долго, а умерли, пережив .друг друга всего лишь на два часа... Мне жаль и вас, и Алексея Палыча - настоящей любви, выходит, не было. Наверное, и Павел поэтому вырос таким, каким вырос. И вы еще хотите оставить у себя Вовика. Да я скорее умру, чем допущу такое!
Свекровь ужасно обиделась и пошла на меня войной.
Павел присоединился к ней. За очень короткий срок он из любящего мужа превратился в чужого человека, и не просто в чужого, а во врага. И это было втройне обидно, потому что во мне все-таки еще теплилась прежняя привязанность. Иногда мне казалось, что он мог бы вернуть меня, если бы повел себя как-то иначе.
Через бюро по трудоустройству я завербовалась экономистом на новостройку в Сибири. У меня были основания думать, что там я сумею приносить реальную пользу.
Представлять себе последствия тех решительных перемен, на которые я пошла, мне не очень-то хотелось.
Я твердила себе: "Пусть пока будет одиночество, пусть пока будет трудно - чтобы потом стало хорошо".
Я знала, что начинаю жить заново.
Алексей Палыч старался выдерживать нейтралитет.
Но иногда срывался и проявлял по отношению ко мне некую замаскированную враждебность. И однажды, когда он вскользь заметил, что нельзя, мол, отдавать детей людям с непредсказуемым поведением, я еще раз высказала ему все: и про его друга экстрасенса (идиот и неврастеник, как только я могла хотя бы на минуту поверить ему и что-то с ним серьезно обсуждать), и про него самого (набитый предрассудками просвещенный болван), и про дьявольские козни (мура, чушь собачья - я в это не верила и не верю)...