Правильное решение
Шрифт:
– Тебя давно не было, - проговорила она, следя за голосом и контролируя дыхание.
– Я уже думала, что ты забыл про меня.
Слова и эмоции приходилось цедить по капле. Если она сорвется снова, то в руки себя уже не возьмет. Ей бы хотелось наброситься на мужа с обвинениями, но тогда она не остановит себя от безобразной истерики. Хотелось бы прижаться к нему, нежно взять за руку, как раньше, в счастливые времена, но и это наверняка кончится плохо: ее подсознание пугливо, агрессивно и непредсказуемо, и может выкинуть некрасивый фокус в любой момент.
Оставался один
– Дела не позволяли. Прости меня, милая.
– За что именно?
Прежде она прятала взгляд, но теперь смотрела прямо на мужа. И, пожалуй, впервые в жизни он уступил ей, первым отведя глаза. Вот только никакой радости не было в этой "победе".
– За многое. Я виноват перед тобой, Габриэлла, и ты знаешь, что я сожалею.
– Знаю, Арманд. Но что толку?
На Арманда было страшно смотреть. Он мог показаться невозмутимым, но Габриэлла слишком хорошо знала его, чтобы этим обмануться. Ее ответ словно наотмашь ударил его, все силы вышиб одним ударом. Светло-голубые глаза потускнели до невнятно-серых, морщины, казалось, сильнее проступили на усталом лице. На миг ей стало стыдно за свою жестокость.
А потом она бросила взгляд на собственное отражение, и от стыда не осталось и воспоминания.
– Я слышал, тебе лучше, - ответил запоздало и невпопад.
– Врачи говорят, что есть надежда на полное выздоровление через несколько лет.
Габриэлла криво усмехнулась:
– Этими сказками они кормят нас обоих. Меня - чтобы не свела счеты с жизнью, а тебя - чтобы не лишиться голов и финансирования. Я уже ничему не верю, Арманд. Да и ты не веришь.
– Если бы не верил, то не держал бы тебя здесь. Ты поправишься, Габриэлла. Если же нет, я отправлю твоего лечащего врача на рудники Кесселя и найду того, кто сможет тебе помочь.
Он улыбнулся, давая понять, что это всего лишь шутка, но его глаза оставались пугающе холодными и серьезными. Зная Арманда, Габриэлла почти не сомневалась, что именно так он и поступит. Будет заглушать свое чувство вины деньгами, вложенными в ее лечение, и жизнями, загубленными ради нее.
Он ведь все делал ради нее. Так он говорил, отдавая ее самому первому психиатру. Так он говорил, запирая ее здесь. Не хотелось и думать о том, на что он способен ради Исанн.
В палате повисло тягостное молчание. Габриэлла, утомленная слишком сильными переживаниями, опустилась на кровать. Ей давно пора было принимать лекарства, но Арманд, видимо, распорядился иначе. И хорошо. Проклятые препараты притупляли чувства, погружали в сомнамбулическое состояние, мешали думать. Да, ей было тяжело справляться с наплывом эмоций, но за вернувшуюся живость ума она со многим готова была смириться.
– Арманд, как наша девочка? Ты же наверняка совсем о ней позабыл, бедняжке...
– Ну что ты. Попробуй о ней забудь: сама о себе напомнит.
– С молчаливого согласия жены Арманд присел рядом и осторожно, чтобы не напугать, коснулся локона, выбившегося из ее прически. Габриэлла непроизвольно сжала ладонь в кулак, но не оттолкнула его.
– Ей тебя сильно не хватает. Она очень тоскует
Габриэлла улыбнулась, но печали в этой улыбке было куда больше, чем радости. Исанн, ее малышка... как же она без нее? Арманд никогда не уделял ей должного внимания, а если и уделял, то брался за воспитание с тактом и умением гаммореанца: то обходился с дочкой до жестокости строго, то баловал сверх меры.
– "Таких, как наша"? Арманд, то, что Исанн не выполняет каждое твое распоряжение сломя голову и отвечает как-то иначе, чем "есть, сэр!", не делает ее трудным ребенком. Почему-то у меня легко получалось с ней ладить.
– Потому что ты - прекрасная мать.
Он попытался накрыть ее ладонь своей, но Габриэлла убрала руку. Посмотрела на мужа с упреком и болью, чувствуя, как на глаза вновь наворачиваются слезы.
– Какая из меня теперь мать...
– прошептала она и отвернулась, пряча взгляд.
– Я благодарна за внимание, Арманд, но лучше тебе уйти. Этот разговор нам обоим в тягость.
Арманд долго молчал, и Габриэлла была признательна ему уже за одно это. Не хотелось слушать его неуклюжие утешения.
"Не знаешь, что сказать, дорогой? А не надо ничего говорить. Просто смотри на меня. Посмотри, что ты сделал со мной. Нет у тебя больше красавицы-жены, нет у нашей дочки замечательной матери, и все это по твоей вине!"
– Габриэлла, я привел Исанн сюда, - резковато, почти холодно сказал Арманд.
– Девочке без тебя очень плохо, ей нужно с тобой повидаться. Пожалуйста, соберись. Хотя бы ради нее.
Габриэлла удивленно воззрилась на него. Смысл сказанного дошел до нее не сразу, настолько невероятной оказалась новость.
– Но...
– беспомощно промямлила женщина, боясь поверить своему счастью.
– Но как же так? Мне говорили, что я опасна для ребенка, и нам нельзя видеться! Разве что-то изменилось?
– Твое состояние изменилось, Габриэлла. Ты лучше контролируешь себя, мыслишь яснее... даже не пытаешься выцарапать мне глаза, когда я обнимаю тебя, - он улыбнулся, неожиданно светло и ласково.
– Эта встреча пойдет на пользу вам обеим. Только ты должна пообещать мне кое-что, дорогая.
– Что угодно, - прошептала Габриэлла, покорная, как никогда прежде. Она уже не надеялась увидеться с Исанн, а оказалось, что малышка сейчас здесь, рядом с ней! О каких сомнениях может вообще идти речь?
– Если и ты пообещаешь мне, что это не в последний раз.
– Это будет зависеть только от тебя. Габриэлла, я знаю, ты винишь меня во всем, что с тобой произошло. Знаю, что доказывать тебе обратное - бесполезно, ты все равно не пожелаешь ничего слышать. Но нашей дочери ты о своих подозрениях не скажешь ни слова. Понятно?
Габриэлла кивнула в ответ. И - чего сама от себя не ожидала, - нежно дотронулась до руки мужа. Совсем как в те времена, когда была в своем уме, а их брак не знал более страшных испытаний, чем дурная привычка Арманда задерживаться на работе допоздна.