Правило русского спецназа

Злотников Роман Валерьевич

— Организуй чайку нам с капитаном третьего ранга. И закусить слегка, — добавил он многозначительно. Матрос скрылся за дверью, а Небогатов, подмигнул Полубою: — По рюмке коньяку не помешает. За удачное начало похода.

— Можно, — прогудел Касьян, снимая портупею и расстегивая куртку.

— Как твои устроились? — Кирилл взял со стола бумаги, бросил в сейф и щелкнул кодовым замком.

— Нормально. У тебя здесь почти хоромы. Вот, помню, на тральщике добирались как-то, это — да. Спали кто где, даже в коридорах.

— Ну кто не терпел в жизни неудобств, тот не способен оценить комфорт, — философски заметил Небогатов. — А живоглоты где?

— В каюте у меня. Без приказа не выйдут, — успокоил его Полубой.

— Будем надеяться.

В дверь деликатно постучали.

— Входи, — пригласил капитан первого ранга. Вошел Еремеев с подносом, на котором позвякивали в серебряных подстаканниках

тонкие стаканы, стояла бутылка коньяку, рюмки, блюдечко с лимоном и вазочка с сушками.

Матрос ловко переставил все на стол, придирчиво оглядел сервировку и вытянулся, ожидая дальнейших приказаний.

— Спасибо, отдыхай до шестой склянки, — Небогатов скрутил крышку с бутылки, вынул пробку. По каюте разнесся божественный аромат. — Первую — по рюмкам, вторую — по-марсофлотски?

— Ну а как же!

Выпили под лимон, Небогатов снял китель, бросил на койку. Полубой отхлебнул чай, выбрал сушку, сжал ее в кулаке, раскрыл ладонь и огорченно крякнул — в руке остались мелкие крошки.

— А ты еще здоровей стал, Касьян, — усмехнулся Небогатов, — или передо мной красуешься?

— Да чего красоваться? — Полубой ссыпал крошки в вазочку. — Сам не понимаю, однако после Хлайба стал замечать, что-то со мной творится. Слышать стал, как кошка, зрение, — он махнул рукой, — не поверишь, только что через стены не вижу. Ну и силенки добавилось.

— Куда тебе еще силенки? Поделился бы. Слушай, а Лив? С ней тоже такая чертовщина?

— И с ней тоже. Мы как-то поспорили в кабаке, ну насчет того, как дальше жить, она кулаком ка-ак даст по столу, и столешницу проломила. Сама испугалась.

— А зверюги твои?

— Ну у них не спросишь, хотя на первый взгляд все в порядке.

Небогатов отхлебнул чаю, долил стакан коньком. Полубой проделал ту же операцию. Едва заметно мигнул свет, пол дрогнул, по налитому вровень с краями стаканов чаю пробежала рябь.

— Выходим на крейсерскую скорость. — пояснил Небогатов. — Кстати, ты мне так и не рассказал, где ты их подобрал.

— Кого? Риталусов? О-о, это отдельная история, — Полубой хрустнул сушкой, запил чаем, — был я тогда молодой, упертый, как барак и все мне было по плечу. Словом, дурак дураком был. На первом году службы, помню, вернулись с очередной операции, прошло все отлично, получил благодарность от командира корпуса и две недели отпуска. И поехал я к отцу с матерью на наш Луковый Камушек, чтобы полюбовались на сына-героя. Ага. Приехал, а отец кивнул этак хмуро и пошел в коровник — все простить не мог, что я с фермы ушел. Мать, конечно, слезу пустила, усадила за стол, да ей-то всего не расскажешь — спать неделю не будет. Ну и решил я друзей проведать, раз уж дома не ко двору пришелся…

Отпили чаю, Небогатов снова долил коньяк в стаканы и приготовился слушать.

Полубоя дважды просить не приходилось — о своей планете он мог рассказывать долго и с удовольствием.

Друг детства, Кондрат Пилипенко, с которым они пацанами, бывало, наперегонки пахали ноля — отцы имели соседние наделы, перебрался жить в предгорья, к Зеленому хребту. На богатых землях средней полосы он завел приличное хозяйство. Пока Касьян долбил науку в училище и набирался военной мудрости, выстроил дом, хозяйственные пристройки и даже успел жениться. Встретил он старого друга с распростертыми объятиями. Его жена ждала первенца и рано легла спать, а они засиделись, рассказывая друг другу про житье-бытье, и уже под утро, в изрядном подпитии, Кондрат поведал Полубою о местной диковинке — необычных животных, обитавших на скалистом плато за Зеленым хребтом.

Фермы вдоль хребта стояли нечасто, однако взаимопомощь у фермеров была налажена четко — на волков облаву устроить или запчасти для техники занять, откликались по первому зову. Кондрата, как только он перебрался на новое место, сразу предупредили, чтобы за хребет на Змеиное плато лучше не соваться потому, что живут там диковинные звери и никого рядом не то что не потерпят, но и через свою территорию пройти не дадут. Местные прозвали зверей дикушами, поскольку не только отловить — увидеть их удавалось считанным единицам. Плато было единственным местом в горах, где не было никаких хищников: ни волков, ни лисиц, ни медведей. Снежные барсы и то обходили Змеиное плато стороной, хотя название не слишком соответствовало самому месту — змей диковинные звери вывели начисто, хотя летом гадюки, полозы, гюрзы и всякие другие твари кишмя кишели в близлежащих горах. Зато зайцам, косулям, горным баранам на плато было раздолье.

Неведомые животные сторонились людей, никогда первыми не нападали, но уж если кто-то по недосмотру или с какими другими целями вторгался на их территорию, спуску не давали.

Старожилы еще помнили, как около семидесяти лет назад два шалопая из пришлых,

не сработавшись с фермерами, поскольку больше думали о самогоне, чем о работе, пошли добывать зверей на плато, чтобы поправить финансовые дела. Мол, раз зверь диковинный, так шкурки можно загнать в столице весьма прибыльно. Мужички были пришлые и, хотя местные предостерегали их от этого занятия, ушли, экипированные двумя охотничьими лучевиками, медвежьими капканами и отравой на волков. Через неделю фермер, у которого они снимали избушку для гостей, забеспокоился, а через полторы пятеро фермеров снарядились, как на войну и пошли за хребет. Горе-охотников нашли сразу, едва перешли за перевал. Мужики лежали возле палатки с разорванными глотками, и тела их уже начали разлагаться. Над лицами потрудились птицы, и определить, кто из них есть кто, не представлялось возможным. Отравы и капканов в палатке не обнаружилось — видно, успели поставить. Оба лучевика были приведены в негодность, причем таким способом, что у фермеров глаза на лоб полезли: оружие было перекушено пополам там, где начинался короткий ствол. На пластиковых ложах остались следы зубов, а металл был смят в лепешку и словно разорван. Батареи в лучевиках были наполовину разряжены, и по отметинам на каменистой почве было видно, куда пришлись заряды охотничьих «ежей». Два десятка опаленных выбоин начинались за семьдесят метров до лагеря и заканчивались перед самой палаткой. Чтобы два ушлых мужика, явно не в первый раз увидевших оружие, из двадцати выстрелов промазали по мишени на таком расстоянии — в это было трудно поверить. Обследовали следы и сошлись на том, что охотников порешил один-единственный зверь. Возле следа от последнего выстрела, у самой палатки, нашли продолговатую чешуйку, похожую на рыбью, только толстую и прочную, будто она была выкована из легированной стали. Чешуйка блестела с одной стороны, как зеркало, и была матово-синяя, под цвет прокаленного железа, с другой. Кто-то из фермеров, видевший дикушу, издали, в мощный бинокль, да и то мельком, сказал, что, по его разумению, чешуя эта сбита с тела зверя, но почему в таком случае дикуша перегрызла глотки охотникам, а не окочурилась на месте, непонятно. Выстрел из охотничьего лучевика «Еж-Т17» опрокидывал идущего в атаку подраненного кабана на двадцать пудов весом, а дикуши были размером едва с лайку, а то и меньше.

Пока четверо фермеров долбили землю под могилу, один отошел чуть в сторону и наткнулся на изломанный медвежий капкан — будто кто-то жевал его, плюща и разрывая прочнейшую сталь. В сумерках, когда мужиков похоронили и водрузили над могилой крест — люди, все ж таки, хоть и непутевые, самый зоркий и молодой из фермеров заметил в полусотне метров дикушу. Зверек стоял, чуть опустив острую морду и смотрел на людей, словно соображал, напасть на них или дать закончить работу. Парень вскинул к плечу лучевик, и дикуша будто сквозь землю провалился: только что стоял как вкопанный и вдруг обнаружился на десяток метров ближе. Всем сразу стало понятно, почему в зверя попали только один раз. Лучевик у парня выбили и, накостыляв по шее, поспешили уйти с плато.

К несчастью, чешуйку с тела дикуши кто-то догадался отправить в Каменный Донец — столицу планеты. Не прошло и месяца, как прибыла небольшая экспедиция. Оказалось, что дикуша нигде на планете больше не обнаружена, и отделение ксенозоологии местного института решило исследовать редкий вид. Исследовать не удалось, поскольку в первую же ночь, которую экспедиция решила провести в лагере на Змеином плато, на них напали, испортили оборудование, растерзали трех волкодавов и изорвали палатки. Ученые мужи бежали с плато кто в чем: двое без сапог, а один только в подштанниках, и с тех пор дикуш оставили в покое. Этому способствовало и то, что фермеры и сами отваживали любителей экзотики, поначалу прибывавших к Зеленому хребту поглядеть на местную диковинку. В конце концов плато объявили заповедником. Экспедиция университета Киото, состоявшая из пяти бойких ниппонцев, неведомо как получившая разрешение на отлов одного экземпляра дикуши, потеряла четырех человек, несмотря на то что в снаряжении у них были абордажные бронники, рассчитанные иа попадание из стандартного плазмобоя с расстояния в десять метров. Молоденький ниппонец со сломанными ребрами и выбитой рукой притащился на ферму к Кондрату, толком объяснить ничего не смог, но Кондрат понял, что демоны в одночасье лишили жизни подданных ниппонского императора, хотя одного из демонов удалось уничтожить. В мешке ниппонец приволок обгорелую тушку дикуши. Как впоследствии рассказал Кондрату начальник местного полицейского участка, ниппонцы умудрились в рюкзаках, в разобранном состоянии, протащить через таможню плазмобой, из которого и подстрелили дикушу. Этот инцидент был последним, когда губернатор планеты разрешил кому бы то ни было проводить исследования на Змеином плато.