Правитель Пустоты. Цветок пустыни
Шрифт:
Но Полубог всегда чужим для этих смертных оставался,
И на пути своем давно уж не встречал он никого.
Однажды думой поглощен с тропы свернул он в край болотный,
И был трясиной пойман в плен, по членам скован Полубог!
О, неужели суждено погибнуть в щупальцах холодных
Стоячих вод, на глубине, не в силах сделать новый вдох?
Уже сомкнулась пелена в пустых глазах, и жизнь уходит,
Но чья-то крепкая рука его хватает в краткий миг.
И снова воздух! Снова мир! Светило жизни вновь восходит.
Его из гибельных болот сумел освободить старик.
И
«Я житель этих мрачных мест», — ответил смертный человек.
«Хочу тебе я в дар принесть тепло и жар в твою обитель,
Чтоб больше холода болот ты не боялся весь свой век.
За то, что вытащил меня, отняв от горла когти смерти,
Тебе я уголь отдаю, что мной со дна трясин поднят.
Ты мне помог опять ожить и вновь стоять на этой тверди,
Возьми же этот черный дар. А мне пора — ветра манят».
И Полубог ушел блуждать по миру дальше без надежды,
Оставив старику с болот великий и бесценный дар,
С которым смог дожить свой век он в теплоты объятьях нежных,
Он «черным золотом» прозвал его за ценность и за жар.
Когда последние слова песни замолкли, то Ашарх и Лантея еще долго не могли прийти в себя. У Самвела был чудесный мягкий голос, ласкающий разум, а гусли в его руках словно оживали. Да, менестрель действительно преподнес своим попутчикам настоящий подарок: на несколько минут он позволил им побывать в дальнем холодном регионе, своими глазами увидеть старинную легенду.
Профессор невольно почувствовал расположение к этому нелепому улыбчивому человеку, который обладал настоящим талантом. И уже не казалась его одежда смешной, а повадки подозрительными. Тем более, что чем меньше километров оставалось до города, тем больше груженых обозов стало попадаться на пути, что подтверждало слова барда о ярмарке.
Когда около пяти часов вечера вдалеке замелькали высокие городские стены с башнями, то менестрель начал уверять попутчиков, что знает в Уце неплохую харчевню, в которой можно было перекусить. Лантея просто устало махнула рукой, позволяя вести себя куда угодно, — сказывалось отсутствие завтрака и обеда.
Перед распахнутыми воротами города была небольшая очередь из нагруженных товарами телег и повозок. Стража проверяла все обозы, но простые путники проходили в Уце без препятствий, на них даже не смотрели. В городе кипела жизнь: по случаю ярмарки улицы были украшены лентами и цветами, а на каждом углу пели музыканты и коробейники старались перекричать гомон толпы. Люди, редкие гарпии и даже гоблины сновали между домами, но основной поток спешил на центральную площадь. Повсюду висели изображения герба Уце — тонкая игла и обвивающая ее нить. Жители города с давних времен считали, что старинное название «Уце» переводилось с дореформенного языка именно как «игла», и очень гордились этим.
Троицу несло через город живое течение толпы. Уце располагался на небольшом холме, у подножия которого пролегал исток могучей реки Локи, уходившей в восточные регионы Залмар-Афи и оттуда в земли ифритов. Сам по себе город был небольшим, разделенным всего на несколько районов, самый крупный из которых принадлежал ремесленникам: здесь располагались
Когда профессор и его спутники, наконец, оказались на площади, то Ашарха охватила суетливая радость, которая была ему несвойственна. Он давно не посещал такие людные торжища, но была в них какая-то особая энергетика, позволяющая почувствовать вкус жизни, насладиться мгновением. Пока менестрель целенаправленно вел своих попутчиков в восхваляемую им харчевню, то Лантея и Аш успели не только наполнить сумки различным провиантом, но и прикупить пару мелочей.
Заведение, где решил пообедать Самвел с компанией, называлось «Ложка меда». Это было одноэтажное строение, внутри которого толпилось так много посетителей, что Ашарх даже хотел повернуть назад в первую минуту, но менестрель сразу же заметил где-то в уголке свободный столик. Девушки-разносчицы сбивались с ног, бегая между голодными клиентами, однако, Лантее удалось поймать одну за фартук и сделать заказ. Самвел есть отказался, объяснив это тем, что не голоден, а лишь хотел показать хорошее место своим новым приятелям. Профессор и хетай-ра на эти слова переглянулись, но промолчали.
Когда на столе появился горячий обед, дурманящий голову восхитительным ароматом, то Аш и Лантея не стали томить себя и под взглядом спутника быстро справились со всеми блюдами.
— Самвел, а все же, откуда ты сам? — ненароком спросил профессор, макая хлеб в остатки подливы.
— Я в этом городе родился, но здесь как бард не пригодился, — засмеявшись, проскандировал менестрель.
— Ты много путешествовал? Та легенда, что ты рассказал по дороге, она ведь прямо с Кастановских топей, не так ли? Неужели ты побывал так далеко на севере региона Ской?
— Блуждал по горам я Ровалтии, друг, и в море Глубинном омыл кисти рук.
— Искал для себя место? — предположил Аш.
— Чтоб песни слагать, нужно многое знать.
— Но все равно вернулся в Уце, где, как ты говоришь, тебя не ценят, — с сомнением протянула Лантея, накручивая прядь волос на палец.
— Все к дому привязаны крепко душой, мне здесь и не плохо и не хорошо.
— И как часто ты бескорыстно помогаешь незнакомцам на дорогах? — прищурившись, спросил профессор. Он наивно надеялся, что бард сдастся и объяснит свои мотивы.
— Ох, люди теперь недоверчивы стали! Желаешь добра, получаешь фут стали! — покачав головой, проговорил Самвел. Этот допрос его явно утомлял.
— И каковы твои дальнейшие планы? — Лантея спрашивала это, чтобы узнать, не собирался ли менестрель следовать за ними и дальше. Ей подобная перспектива казалась не самой лучшей.
— Забавно, что вы о себе все молчите, но планы мои зато вызнать спешите, — бард сказал это с легкой обидой в голосе, но сразу же исправился и вернул улыбку на лицо. — Пойду я и дальше блуждать по дороге, покуда сумеют нести меня ноги. Но в Уце расстанусь я с вами, друзья. У каждого свой путь, свой долг и стезя.