Правительницы России
Шрифт:
20 февраля в Успенском соборе Кремля Анна приняла присягу высших сановников империи и князей церкви, а 25 февраля при большом стечении московских дворян и гвардейских офицеров на клочки изорвала «Кондиции». После этого она милостиво пригласила «верховников» вместе со своими сторонниками к пиршественному столу, накрытому в Грановитой палате. Во главе стола был поставлен малый императорский трон, и пока собравшиеся устраивались на своих местах, императрица вдруг встала и сошла к князю Василию Лукичу Долгорукову. Приблизившись к нему вплотную, Анна Ивановна взяла князя двумя пальцами за большой нос и повела вокруг опорного столба, поддерживавшего своды Грановитой палаты.
Обведя Долгорукова вокруг столба, Анна Ивановна остановила
— Князь Василий Лукич, ты знаешь, чей это портрет?
— Знаю, государыня. Царя Ивана Васильевича.
— Ну так знай, что я, хотя и баба, но такая же буду, как и он. Вы, семеро дураков, собирались водить меня за нос, да прежде-то я тебя провела.
Через десять дней специальным Манифестом Анна Ивановна и формально упразднила Верховный Тайный совет, а с течением времени все его члены оказались либо в ссылке, либо на плахе.
Сделавший более прочих для укрепления самодержавной власти офицер-преображенец Семён Андреевич Салтыков — двоюродный брат императрицы по линии матери, Прасковьи Салтыковой, на следующий же день после переворота стал генерал-лейтенантом, а вскоре и генерал-аншефом. Кроме того, он получил придворный чин гофмейстера и имение с десятью тысячами душ.
Теперь и Бирон мог приехать к своей возлюбленной, что он вскоре и сделал. Анна Ивановна снова перенесла столицу в Петербург и со всем двором переехала на берега Невы, оставив Салтыкова генерал-губернатором и главнокомандующим Москвы, а также первоприсутствующим в московской конторе Сената. 9 февраля 1732 года она пожаловала ему ещё и титул графа.
И всё же Салтыков не стал первым сановником империи. Им несомненно являлся обер-камергер Анны Ивановны Эрнст-Иоганн Бирон, пока ещё остававшийся Бюреном.
И в Митаве, и в Москве, и в Петербурге Бирон и его семья жили в одном дворце с Анной Ивановной. И до женитьбы Бирона, и после спальни герцогини Курляндской и её фаворита находились рядом и соединялись дверью. То же самое было потом и в России. Казалось бы, фаворит должен был сохранять абсолютную верность своей государыне или уж, во всяком случае, скрывать от неё свои похождения. Однако не тут то было. Как и при дворах Петра I, Екатерины I и Петра II ветреность и переменчивость сердечных привязанностей оставались неизменными в царствование Анны Ивановны. Правда, первое время Бирон был осторожен и не подавал императрице поводов к ревности. Но, когда Анна Ивановна стала стареть и всё чаще болеть, он увлёкся по-прежнему влиятельной «конфиденткой» — доверенной подругой и наперсницей Елизаветы Петровны, уже знакомой нам Маврой Егоровной Шепелевой, которая после смерти Анны Петровны возвратилась из Киля в Петербург и снова перешла к цесаревне в прежнем своём качестве — «фрейлины двора Её Императорского Высочества». Шепелева была умна, богата, но некрасива, хотя последнему её качеству мало кто из мужчин придавал значение, вполне довольствуясь двумя первыми. Кроме того, она слыла большой искусницей в альковных делах, а эту сторону женского нрава мужчины всегда считали наизначительнейшей. Что же касается её влияния на Елизавету Петровну, то здесь Мавра Егоровна не имела равных.
Всего этого в совокупности оказалось вполне достаточно, чтобы Эрнст Бирон, имевший свои политические — и не только — виды на цесаревну, стал любовником Шепелевой, а вскоре уже и искренне, насколько он мог. сделать это, полюбил её.
Анна Ивановна знала об их романе, сердясь называла Шепелеву не иначе как «Маврушка», но ничего поделать не могла, хотя однажды не постеснялась прибегнуть к помощи нелюбимой кузины, чтобы образумить изменника. В одном из немногих писем Елизавете Петровне раздосадованная Анна Ивановна писала: «Герцог и Маврушка окончательно опошлились. Он ни одного дня не проводит дома, разъезжает с нею совершенно открыто в экипаже по городу, отдаёт с нею вместе визиты и посещает театры».
Разумеется,
Жизнь в курляндском захолустье не способствовала широкой известности Бирона в Европе, во всяком случае в Западной Европе. Но после приезда в Россию Анна сделала его сначала камергером, а потом и обер-камергером своего двора, затем выхлопотала у австрийского императора титул графа и, наконец, наградила фаворита орденом Андрея Первозванного. Иноземные дворы, союзные России, последовали примеру Австрии, поднося Бюрену ордена и иные знаки отличия. Тогда-то Бюрен и стал известен в Западной Европе, в том числе и во Франции, как Бирон, где среди французских аристократов блистала фамилия герцогов де Биронов.
После того как Эрнст-Иоганн в 1737 году стал герцогом Курляндским, французский герцог Бирон учтиво поздравил своего, очевидно искусственного, однофамильца, но всё же спросил его, в каком родстве находятся их герцогские династии? Эрнст-Иоганн не ответил на это письмо.
Следом за фаворитом вскоре приехали в Россию и два его брата — старший и младший.
Старший брат Бирона, Карл, ещё в ранней молодости вступил в русскую службу, но вскоре попал в плен к шведам. Карл бежал из плена и, вступив в польскую армию, дослужился до подполковника. Как только Анна Ивановна стала императрицей, Карл приехал в Москву и был удостоен чина генерал-аншефа и должности военного коменданта Москвы. Однако образцом дисциплины военный комендант не был: из-за постоянных драк в пьяном виде Карл Бирон получил так много ран и увечий, что стал инвалидом и вследствие этого оказался неспособным к службе. Вместе с тем очень многие современники единодушны в том, что он был храбр, умён и обладал несомненным воинским дарованием.
Младший брат герцога, Густав Бирон, приехал в Россию, как и старший из братьев, тоже из Польши и тоже из военной службы. Появился при дворе Анны Ивановны одновременно с Карлом. Сначала Густаву был дан чин майора гвардии, а потом, очень скоро, и генерал-аншефа.
Он не отличался ни умом, ни храбростью, и если бы не его знаменитый брат, то о нём не осталось бы ни следов, ни памяти.
Вырвавшись из митавского захолустья, Анна Ивановна с головой окунулась в роскошь и удовольствия. Однако удовольствия были грубыми и довольно однообразными, а развлечения скорее напоминали утехи средневековых восточных владык, нежели европейский политес XVIII века. Единственно, чем Анна Ивановна отличалась от своих предшественников в лучшую сторону, — она не любила пьянства.
Но зато двор был забит юродивыми и приживалками, ворожеями и шутами, странниками и предсказателями. В шуты не гнушались идти князь Голицын, князь Волконский, родственник царицы Апраксин, гвардейский офицер Балакирев.
День новой императрицы проходил так.
Вставала Анна Ивановна в семь утра, ела за завтраком самую простую пищу, запивая её пивом и двумя рюмками венгерского вина. Гуляла за час до обеда, который был в полдень, и перед ужином — с четырёх и до половины девятого, а затем полтора часа ужинала и в десять часов ложилась спать. День её был заполнен игрой в карты, разговорами и сплетнями с приживалками и гадалками, разбором драк шутов и дураков.