Право безумной ночи

Полянская Алла

Так оно и случилось, читать они стали уже со второго занятия. Ленка, привыкшая разжевывать даунятам и прочим такого рода детям каждое движение мысли, говорила, что с нормальными детьми работать очень непривычно, темп другой, усваивают моментально. Мои и правда хватали все на лету, и Ленка всю младшую школу делала с ними домашние задания — я рассудила, что каждый должен заниматься своим делом, и она как раз на месте в роли репетитора для моих балбесов. То есть ко всему надо подходить рационально и системно, и с обучением моих детей вождению я тоже собиралась все решить мирным путем — но не тут-то было! Влез в этот процесс добрый самаритянин, мать его так, которого хлебом не корми — дай причинить

кому-нибудь добро. И по горящим глазам сыновей я вижу, что идея с автошколой ими оценена не будет.

— Мам, ну ты что! — Матвей даже головой покрутил от возмущения. — Ты пойми, это практика! Я сел за руль — и сразу, понимаешь — сразу! — тронулся с места. Дэн немного парился, но тоже хорошо. Мы ездили уже, и это очень здорово, а автошкола никуда не денется, и гораздо проще обучаться там, уже имея навыки вождения.

— Я к тому лишь веду, что это чужая машина, дорогая, и если кто-то из вас ее испортит, а такое случается с неопытными водителями, я вовек за нее не расплачусь.

— Ну, как-то мы с тобой этот вопрос порешаем, — хмыкнул Валерий. — Не думаю, что царапина или вмятина на кузове станут преградой для… Ну, даже не знаю, для чего. Для дружбы, например. Разве это сопоставимо — какая-то царапина на куске железа и дружба?

Я понимаю, что он шутит, но меня немного смущает то, как он на меня смотрит. Он не должен так смотреть, это странно и нелогично… Но его взгляд теплый, ироничный и понимающий. И именно этого я хотела бы избежать любой ценой, потому что… Потому что привыкла быть одна, вот что. Я доживу свою жизнь так, как она идет, все эти взгляды — дело абсолютно зряшное. А, учитывая наличие отсутствия Марконова и обстоятельства нашего знакомства, — так и вообще.

— Ладно, только по одному.

— Нет, мам, Мэтт будет ехать, Валера ему станет подсказывать, а я буду слушать и учитывать, — Денька умоляюще смотрит на меня. — Мам, ты тоже можешь с нами.

— Ну уж нет! Моих нервов на это не хватит.

Они, понимая, что я на минуту уступила, ринулись к машине. Все-таки они изменились — но, по сути, все равно делают что хотят, просто не спорят со мной, а стараются, так сказать, войти в доверие. И я вижу насквозь эти их наивные хитрости, но не хочу испортить то новое и хорошее, что поселилось в наших отношениях. Это снова мои дети, а не два врага в окопе напротив. И моя жизнь перестала напоминать прифронтовую полосу, слава всем богам!

Машина сдвинулась с места рывком — но сдвинулась. Матвей за рулем такой серьезный, такой сосредоточенный. Они только внешне очень похожи — мои Ребенок 1 и Ребенок 2. Именно похожи, а не одинаковые, как говорят посторонние. Нет, они у меня и внешне разные, их невозможно перепутать, а уж характеры у них так и вовсе разные. Матвей очень целеустремленный, очень нацеленный на результат, такой вот рыцарь без страха и упрека — он никогда не сомневается в том, что все его начинания увенчаются успехом. Я совершенно не понимаю, на чем зиждется его непоколебимая уверенность в своей обязательной победе — но в этом он так похож на Клима!

Денька совсем другой. Он умеет чувствовать нюансы, умеет сомневаться — и идет по жизни, глядя по сторонам удивленными глазами. Он позволяет Матвею иной раз командовать — но не потому, что ему не хватает характера, а потому, что ему это никак не мешает. Он умеет думать, анализировать, сопоставлять — в этом он похож на меня, и здесь мы с ним звучим на одной волне. Он мягче, чем Матвей, но абсолютно беспощаден, если приходится. Если он уверен, что по-другому — никак, его гибкий ум ищет такое решение, когда и волки сыты, и то, что осталось от коз, надежно спрятано. А вот Матвей в некоторых случаях как раз слишком прямолинеен. Они идеальная команда, дополняют

друг друга, и я не знаю, как сложатся их жизни, но в том, что эти жизни будут складываться очень рядом, отчего-то уверена. У них есть друзья — общие, как одежда в шкафу, но они сами для себя — лучшие друзья. Мальчишки мои не пропадут, это уж точно — пока они есть друг у друга.

— Мам, ты видела?!

— Конечно. Ты молодец.

Я обнимаю своего Ребенка 1 — это очень редко удается с ним проделать, но сейчас он так счастлив, что позволяет мне «телячьи нежности» — и я этому рада.

— Сейчас Дэн поедет.

Машина сдвинулась с места плавно, Матвей немного ревниво следит, как внедорожник катит по дороге, делает разворот вокруг площадки, Денька за рулем выглядит спокойным, но я вижу, что он напряжен. Ну что ж. Значит, научатся они водить вот так. Ничего страшного, я думаю.

— Смотри-ка, мам, Дэн неплохо справляется.

— Согласна. Ты, когда трогаешься с места, сцепление осторожно отпускай, плавно, тогда машина скакать не будет, подшипники, опять же…

— Да я знаю, знаю. Мам, мы с Дэном решили купить машину.

— Этого еще не хватало! Чтоб мне ни минуты спокойной не было?

— Да ладно, мы же осторожно!

— Да вы-то, может, и осторожно, но полно граждан, которые ездят как полные идиоты, а на дороге ведут себя…

— Мам, я знаю, — Матвей берет меня за руку. — Но нам надо учиться, а это приходит с практикой. Мы уже и в автошколу записались — права надо получить…

— Другое дело. Автошколу я вам оплачу.

— Мам, мы же зарабатываем. Уже оплатили, не беспокойся. Кстати, мы и тебе купили кое-что. Придем домой — отдадим.

— А что?

— Ну, увидишь.

Мы гурьбой поднимаемся наверх — я немного отстаю, потому что бегать по ступенькам так, как бегают два молодых здоровых парня, пока еще не могу. Счастье уже то, что нет постоянной страшной боли, расплавленным свинцом заливающей тело.

— Ты в порядке?

Он оглянулся на меня и притормозил, дети пошагали дальше.

— Да, просто не могу пока так быстро.

— И не надо. Постой, отдохни.

Марконов спросил бы не так, он бы спросил: «Ты в поряде?» И оттого, что этот чужой мужик рядом и так смотрит на меня, моя душа еще сильнее тоскует по Марконову. Как-то раз я словно в шутку взъерошила ему волосы и теперь знаю, какие они на ощупь. И его щеки, заросшие светлой щетиной. Он где-то очень далеко — мой-чужой Марконов. Может, нашел себе молодую стройную телку, а я… Я не становлюсь ни моложе, ни красивее, но я так сильно люблю его, что у меня в груди все болит — от мысли, что он никогда не будет моим. Нет, возможно, когда-нибудь карта ляжет так, что у нас случится секс, но мне не секс от него нужен. Я хочу, чтобы он любил меня хотя бы вполовину того, как люблю его я. Не знаю, за что. Просто потому, что он есть на свете — такой.

— Ты что?

— Ничего, Валера. Потопали. Дети-то уже наверху давно.

— Ты точно в порядке?

— Конечно. Не обращай внимания, это я так что-то.

Не могу я сказать тебе о Марконове. Никому на свете не могу — я в принципе не в состоянии это обсуждать. Это только мое, я привыкла таить все внутри, наружу — ни-ни. Пусть все думают, что у меня все ОК, я не хочу ни жалости, ни злорадства — я вообще не хочу, чтобы кто-то знал, что у меня внутри — открытая рана, которая болит гораздо сильнее, чем оперированная спина. Да, я передумала умирать, но боль от этого слабее не стала. Я обречена любить Марконова, тяжело, безнадежно и безответно. А это значит, что я остаток жизни проведу одна — дети рано или поздно устроят свои жизни, а я буду завершать свой путь в нашей квартире. У меня ничего не останется, кроме воспоминаний. Ну да ладно.