Право быть
Шрифт:
«Исполнение приказов - не путь, а всего лишь перила на мосту: держась за них, не соскользнешь с мокрых досок вниз, на перекаты. Но они могут стать и препятствием на дороге спасения, потому что помешают отойти в сторону».
А, ты о другом… Можешь не утруждать себя иносказаниями: догадываюсь, по какой причине рыжий дуется на меня, и все же его поведение выглядит глупо. Неужели он готов рисковать жизнью, потакая своему оскорбленному самолюбию?
«Таковы все, сражающиеся за свободу собственной воли. Когда война длится слишком долго и исход предрешен, можно цепляться только за мимолетные и незначительные
Кстати о свободе. Почему ты никогда не рассказывала мне об истинном отношении драконов к другим живым существам?
«Истинном? Но ты ведь смотришь на людей и детей прочих народов иначе, верно? И при этом ты тоже дракон. Так что тогда есть истина?»
Не уходи от темы. Я не желаю людям гибели всего лишь потому, что они не ходят по моему телу и не пьют его соки, f возможно, если бы дела обстояли иначе, я был бы одним из самых непримиримых врагов всего живого в подлунном мире.
«О да, непримиримым и самым опасным!»
Тебе весело?
«Не слишком. Но смех - своего рода лекарство, кое время от времени необходимо употреблять, даже когда, и особенно когда, казалось бы, не хватает сил растягивать губы в улыбке».
Ну да, разумеется. Правда, не совсем понимаю, какую пользу принесет вымученное веселье, ну да фрэлл с ним… Скажи лучше, откуда вообще взялись люди, эльфы, гномы и все остальные? Насколько следует из рассказанных мне историй, в первозданном мире их быть не могло.
«Да, первые годы подлунного мира были пусты и безмолвны, драконы же слишком увлеклись созиданием, чтобы замечать происходящее вокруг поля их деятельности».
А что- то происходило?
Мантия усмехнулась:
«Доподлинно теперь никто не расскажет. Но едва Нити Гобелена начали сплетаться между собой, образуя тверди и зыби, на ткани мира стали появляться крошечные следы первых шагов жизни».
Но как?
«Каждая Нить, свободно парящая в пустоте небытия, наделена большим количеством Силы, но лишена какого бы то ни было духа, а потому не стремится объединяться или враждовать со своими соседками. Вместе Нити сплетает только Искра, именуемая драконом, поскольку лишь сознание способно стремиться и достигать. Чем дальше простирается Гобелен, тем больше Силы накапливается в его пределах. Силы, готовой к свершениям и ожидающей только одного - веления разума».
Чьего разума?
«Хозяина клочка мироздания конечно же…».
Хочешь сказать, драконы сами создавали живых существ?
«Отчасти. Если выражаться точнее, они не мешали возникновению самостоятельной жизни. Еще точнее, попросту недоглядели».
Разве такое могло произойти?
«Легко… Нить, включаемая в Гобелен, плавится под управлением сторонней воли. Течет, как вода. Но все время своего существования она окутана ореолом Силы, жадно впитывающим в себя любые проявления разума. Дракон может лишь догадываться, какие мысли и чувства вплелись в ту или иную пядь новорожденной земли, потому что его внимание было слишком занято созиданием. Но когда работа кажется законченной и творец переходит к новой Нити, предыдущая все еще не может унять дрожь рождения, слои Силы перемешиваются, отпечатки сознания сталкиваются, рассыпаются на кусочки, вновь складываются в мозаику…
Почему же тогда Ксаррон сказал, что драконы надеются на исчезновение всех разумных рас?
«Потому что он младенец даже по моим меркам и понял слова Старейших в меру собственной мудрости. А речь идет всего лишь о необходимости того, чтобы раз ступившие на путь гибели прошли по нему до самого конца, ибо дурное семя может принести лишь дурные плоды».
Но это ведь и означает…
«Нити все еще хранят в себе следы того, изначального сознания. Да, люди и прочие расы когда-нибудь уничтожат себя сами, но с их смертью высвободится много Силы, уже привычной принимать в себя разум и готовой к новым преобразованиям. Да, пройдут века, может быть, тысячелетия, и жизнь обязательно вернется…».
Такая же, как прежде?
«Кто знает… Но новые обитатели мира непременно будут нести в себе память о погибших. Не смогут не нести… Разумеется, потомки могут получиться как лучше, так и хуже своих предков, но в этом и состоит главное чудо истории жизни: она никогда не повторяется в точности».
Итак, даже если все живые существа погибнут, следы их
пребывания все равно останутся в потоках Силы, пронизывающей Гобелен, а стало быть, пока существует мир, у любого умершего есть шанс родиться вновь. Родиться с памятью о себе прошлом, но иметь возможность стать… Другим. По своему желанию.
Значит, бояться нечего?
«А ты испугался? Чего? Прощания со знакомыми тебе лицами? Не волнуйся, любовь моя, оно произойдет нескоро… Вернее, произошло бы нескоро, будь на то воля драконов. Но поскольку все живые существа наделены собственной волей, их поступки невозможно предсказать».
Намекаешь на то, что они сами убивают себя скорее и надежнее, чем кто-то другой?
«Они действуют по своему свободному выбору, не забывай. Вон тот же твой приятель, упрямо избегающий разговора с тобой. Не сомневайся, он хорошо понимает, что совершает большую ошибку, и все же легкомысленно позволяет ей произойти».
Он просто слишком упрям.
«Упрям, глуп, беспечен, самоуверен… Имен много, а итог один. Видишь ли, любовь моя, мало обладать волей, нужен еще и разум, потому что иной раз чрезмерная свобода приносит одни только неприятности».
К сожалению, теперь я не могу задавать границы чужих поползновений с той же легкостью, что прежде. Борг больше не признает меня… скажем так, командиром.
«Жалеешь об этом?»
Нисколько. Не собираюсь отдавать ему приказы и не желаю видеть, как он покорно их исполняет. А вот уберечь от опасности, о которой он не имеет ни малейшего представления…
«Заманчиво, да?
– вздохнула Мантия.- Понимаю. Но какими словами ты попробовал бы его предупредить?»
Просто рассказал бы обо всем, что сам пережил.
«Обо всем ли?»
Ну- у-у… Некоторые подробности, конечно, пришлось бы оставить в тайне.
«Именно. Всего-то убрать с десяток фрагментов мозаики, подумаешь… А что случится со всей картинкой? Не потеряет ли она смысла и значения?»
На что ты намекаешь?
«Ты ведь не стал бы рассказывать своему приятелю о женщине, говорящей с водой, верно?»