Право крови
Шрифт:
– Нет, брат, здесь только мы, а больше никого.
Брат Атилий уставился на Ульдиссиана… но без обычного религиозного пыла, который крестьянин давно привык видеть в глазах ему подобных. Мало того, во взгляде миссионера таился намек на… на подозрительность?
Кивнув Серентии, Атилий убрался прочь, и дочь Кира вновь повернулась к Ульдиссиану.
– Тебе непременно нужно поскорей уезжать? Знаю, рядом с такими, как брат Атилий и те, прочие, тебе неуютно, но… не мог бы ты задержаться, еще немного побыть со мной?
На сердце по какой-то самому Ульдиссиану неясной причине стало тревожно.
– Нет… нет, возвращаться пора. И, к слову о поисках
– Ох, надо же раньше было тебе сказать! К нам незадолго до тебя завернул Ахилий. Хотел Мендельну что-то показать, и оба направились в западный лес.
Ульдиссиан досадливо крякнул. Мендельн обещал, что к отъезду домой будет готов вовремя. Обычно брат, давши слово, держал его твердо, однако Ахилий, видать, набрел в лесу на что-нибудь необычное. Величайшей слабостью Мендельна было неуемное любопытство, и уж кому-кому, а охотнику следовало бы знать: этой черты поощрять в нем не стоит. Заинтересовавшись новым предметом для изучения, младший из Диомедовых сыновей забывал о времени начисто.
Конечно, уезжать домой без единственного брата, оставшегося в живых, Ульдиссиан даже не думал, но и в деревне, пока здесь околачиваются посланники Церкви Трех, оставаться не желал.
– Нет, задерживаться я не могу. Поеду на повозке к лесу: надеюсь, там они и отыщутся. А если Мендельн вдруг воротится, разминувшись со мной…
– Да, я передам ему, где ты ждешь, – не скрывая огорчения, подтвердила Серентия.
Чувствуя себя неловко в силу более прозаических причин, крестьянин наскоро – исключительно дружески – обнял ее и забрался на козлы. Дочь Кира отступила назад, и Ульдиссиан подстегнул старого конька вожжами.
Когда повозка тронулась с места, он оглянулся назад. Видя его мечтательный взгляд, Серентия просияла, но Ульдиссиан этого словно бы не заметил. Мысли его занимала вовсе не дочь торговца, не девушка с волосами, черными, точно вороново крыло.
Нет, лицо, накрепко запавшее в память, принадлежало другой – той, чьи локоны отливали золотом.
Той, чье положение намного, намного превосходило положение простого крестьянина.
Глава вторая
Мендельн прекрасно знал, что брат не на шутку рассердится, но совладать с любопытством никак не мог. Кроме того, это же все Ахилий, честное слово – уж Ахилий-то, по крайней мере, должен был соображать, что к чему!
Разница в возрасте оставшихся в живых сыновей Диомеда составляла добрых девять лет – вполне довольно, чтоб в некоторых отношениях счесть их не братьями, а кем-то еще. Ульдиссиан нередко держался так, будто доводится Мендельну дядюшкой, а то и отцом. Правду сказать, согласно его собственным смутным воспоминаниям о патриархе семейства вкупе со всем тем, что в последующие годы рассказывали Кир, Тибион и еще кое-кто из стариков, Ульдиссиан вполне мог бы сойти за брата-близнеца Диомеда – и с виду, и по характеру.
Кое-какие общие черты у Мендельна с братом имелись, однако ростом он был ниже Ульдиссиана на целых полфута и, хотя труд земледельца поневоле укреплял мускулы, значительно уступал ему в силе. Узкое, вытянутое лицо Мендельн – так люди говорили – унаследовал от матери, а его необычайно черные глаза блестели, как темные самоцветы. Откуда такие взялись, никто в деревне сказать не мог, но Мендельн еще в детстве обнаружил вот что: устремленный в упор, его взгляд
– И что ты об этом скажешь? – пробормотал Ахилий, державшийся позади.
Мендельн с трудом оторвал взгляд от изумительной находки охотника. Ахилий был светловолос, жилист и почти так же высок, как Ульдиссиан. В отличие от Мендельна, одетого почти как брат, если не брать в расчет более темной рубахи, носил он зеленый с коричневым костюм из штанов и кожаной куртки, прекрасно сливающийся с лесными зарослями. В сапогах мягкой кожи Ахилий шел по лесу беззвучно, словно любой зверь, а за худобой его, свидетельствовавшей о проворстве, скрывалась недюжинная сила. Как-то брат Ульдиссиана попробовал выстрелить из длинного лука, отрады и гордости Ахилия, но даже тетивы натянуть не сумел. По-ястребиному горбоносый, лучник был не просто лучшим в своем ремесле среди жителей Серама, но – по крайней мере, насколько Мендельн мог судить – мог бы дать фору многим охотникам со всего света. Не раз наблюдавший, как Ахилий состязается в мастерстве с бывалыми воинами из охраны караванов, что проходили через Серам, Мендельн ни разу не видел друга побежденным.
– Похоже… похоже, древняя штука, – наконец отвечал он.
Больше он не смог сказать ничего, и немного смутился: уж это-то Ахилий наверняка сообразил сам. Однако охотник кивнул, будто внемля речам высокоученого мужа. На полдесятка с лишним лет старше, с младшим из Диомедовых сыновей он держался так, будто Мендельн являл собой кладезь мудрости всего мира. В том заключалось одно из немногих разногласий меж Ахилием и Ульдиссианом, который не видел в познаниях брата никакой практической пользы, хоть и не препятствовал его заумным изысканиям.
Лучник запустил пятерню в густую, точно львиная грива, копну волос.
– Понимаешь, в чем тут загвоздка… Я в этих местах бывал много раз, и могу поклясться: раньше его здесь не было!
Мендельн молча кивнул и вновь повернулся к находке товарища. Зоркости глаз Ахилия он мог только завидовать, собственное же зрение нередко вынуждало Мендельна склоняться над пергаментами как можно ниже, дабы разобрать в дорогих его сердцу письменах хоть словечко.
К этой же штуке он придвинулся особенно близко, так как непогода и время во многих местах стерли символы, вырезанные на ее поверхности, почти без остатка. Некоторых Мендельн не смог бы разобрать, даже уткнувшись в камень носом. Находящийся перед ним предмет явно подвергался воздействию природных сил с давних-предавних пор, однако как это могло получиться, если он, согласно утверждению Ахилия, только-только тут появился?
Припав перед камнем на колено, Мендельн оценил его размеры. Стороны квадратного основания чуть больше длины ступни; в высоту, если встать рядом, на ширину ладони ниже колена, а плоская верхушка уступает размерами основанию примерно вдвое… Да, при такой величине не заметить резного камня невозможно было никак.
Мендельн пощупал землю у основания.
– А вокруг в последнее время ничего не изменилось?
– Нет.
Младший сын Диомеда едва ли не благоговейно обвел кончиками пальцев очертания одного из самых разборчивых символов. «Разборчивых», правда, в том смысле, что он мог их разглядеть – понятнее они от этого не становились. Один, особенно выдающийся, представлял собой этакую замкнутую загогулину, спираль без начала и без конца. Стоило прикоснуться к нему, и от спирали словно повеяло невероятной древностью.