Право на легенду
Шрифт:
Он снова налил себе.
— Не денется… А видите — делось… Приехал сюда, пошел сначала в артель мебельную, потом еще и сам подрабатывать стал, с утра до ночи за верстаком — спрос тогда большой был, и деньги тоже легко шли. А дума такая была: заработаю капитал — и плевал я на все, сам себе хозяин, сам себе художник. И принялся я копить… Все принялся копить — это вы себе заметьте: не только деньги, деньги что — тьфу! — талант свой боялся растерять. Заказ получу хороший, тут бы и развернуться, силу свою приложить да способности, а я говорю — стоп! Не раскидывайся, побереги. Иногда возьмешь для
Он вытянул перед собой руки и посмотрел на них задумчиво-удивленно, вроде как на чужие.
— Видите! И ногти те же, прокуренные, и мозоли, сколько было, и кожа дубленая… Те, да не те! Не те руки, понимаете? Ничего они уже не могут, кроме как серванты кроить. Обворовали они меня начисто. А почему? Вы знаете, почему? Да потому, что я плевелы сберег, а зерно просыпал. Все у меня есть, и ничего нет. Не могу уже! Не умею! Да, не умею. Выдумки нет, руки чужие. Как ничего и не было. Берег я свой талант, берег, а он вроде как взял да потух.
— Может быть, вы преувеличиваете? — тихо сказал Кулешов.
— Я знаю, что говорю. Мне же мое умение и мстит, за то, что я его в ход не пускал. Вот Петя рядом сидит, старый мой товарищ, самый, можно сказать, первый. Сидит нынче что-то молчаливый. Понятно, ему моя жизнь в доскональности известна, лишний раз слушать кому охота. Извините, уж растворил я перед вами дверцы души: а там, как в амбаре по весне, одни котяхи мышиные. Остерегайтесь, молодой человек, под залог жить. Хотя… Советы давать — дело неблагодарное. Мне вот Петр Семенович советы давал, а я над ним насмешки строил, над Петей-то. Говорил: ну, давай, чеши, выкладывайся, раз в тебе своего нету. Ты, Петр Семенович, почему, хочу тебя спросить, все помалкиваешь? Женька, слышал, в учителя собрался? Видишь, интеллигенция у тебя будет. Давай-ка еще разок, за интеллигенцию.
Они вышли от Иочиса под вечер. Кулешову он навязал нитку сухих грибов, заверил, что для умственного труда полезно. Шли некоторое время молча, потом Жернаков сказал:
— Ну что, Сергей Алексеевич, вот тебе для твоей книги живой человек. А? Или, может, сначала статью какую напишешь? Не напрягаясь. Напиши, например, что Артур Иочис… Как это у вас говорят? Ну да, по большому счету жить не умеет.
— Может, и напишу, — отозвался Кулешов. — Поучительная история. А иронию вашу я хоть и понимаю, но не принимаю.
— Не храбрись, Сережа. Грустно тебе сегодня было у Артура, я по глазам вижу. Ох, грустно. Погоди! Глянь-ка, это еще что за светопреставление?
Они только что вышли на центральную улицу, шедшую круто под уклон, и увидели мчавшийся вниз каток, которым утрамбовывают асфальт. Отсюда трудно было рассмотреть; то ли потерял управление каток и водитель не мог его остановить, то ли водителя там вообще не было: махина стремительно и бесшумно, как в немом кино, катилась со все увеличивающейся скоростью, точно по центру улицы, и люди, замершие на тротуарах, уже видели то, что должно сейчас произойти. Они видели, как растерянно стал рыскать в стороны переполненный автобус в самом конце проспекта: уже не свернуть, не укрыться в переулке.
— Боже! —
И тут от гастронома, где никаких стоянок машин не было, как-то боком вылетел крохотный зеленый микроавтобус и тут же, сделав невероятный поворот, угодил под каток. Тишину разорвал сухой короткий скрежет: «пазик», раздавленный, как консервная банка, отлетел к другой стороне улицы, а каток, круто изменив направление, врезался в угол дома.
Когда осело облако кирпичной пыли, все увидели, что каток был пуст. Но это потом, а сначала люди кинулись к раздавленному «пазику», валявшемуся вверх колесами; завизжала милицейская сирена; образовалась плотная толпа, и как Жернаков и Кулешов ни пытались протиснуться к машине, чтобы узнать, жив ли водитель, их оттиснули к тротуару.
— Вот ведь подвернулся, бедняга, — сокрушался кто-то. — Не повезло, так не повезло!
— Ничуть не подвернулся. Я сам видел! — горячился пожилой мужчина в кепке. — Он сидел и курил себе в машине, «пазик» заведенный был. Потом, как каток покатился, гляжу — он — хвать! — и на газа! Хвать — и наперерез… А вы говорите: «Не повезло!»
— Думаете, он нарочно?
— Да я своими глазами видел!
— Жив? — спросил вынырнувшего из толпы паренька.
— Да ну, куда там! И собирать, небось, нечего будет!
— Жив! — сказала тетка, тоже протиснувшаяся к тротуару. — Живой. Только сейчас в машину понесли. Вроде ударило его сильно, а так целый весь.
Народ понемногу стал расходиться.
— Вот так оно и случается, Петр Семенович, — Кулешов все еще не мог прийти в себя. — Идешь, и — вот тебе на! А парень-то… Неужели он так быстро сообразил?
— Сообразить недолго, — сказал Жернаков. — Сделать надо.
— Да, да… Я, знаете, пожалуй, пойду. Очень интересно. Пойду и узнаю, что за герой такой. У меня прямо волосы дыбом встали, когда этот танк, можно сказать, загрохотал. Я вам потом позвоню. Когда все выясню.
Кулешов торопливо пошел наверх, должно быть в ГАИ, а Жернаков еще некоторое время стоял на перекрестке. Сдавило сердце. Он и в кино, бывало, точно также ощущал тугой ком у горла, когда на его глазах шли на смерть. Так то в кино! А тут… Когда-то Горин утверждал, что у него образное мышление, только, наверное, он ошибся. Хоть убей, не может он представить себе, что испытывает человек, закрывающий грудью амбразуру или вот, как сейчас, заслоняя собой людей.
А тот, что сидел в машине, — он мог бы представить? Вряд ли. Другие у него дела. Или тот мальчишка-матрос, о котором писал в своем дневнике Вершинин, тот, что, трижды раненный, не оставил пулемета — он до начала боя мог представить, что сделает это?
Возле ресторана «Волна» он немного помедлил. Только что вспомнился ему капитан Вершинин, а тут, за стеклянной дверью, дует на трубе сынок капитана, которому, видите ли, неинтересно жить на свете. Зайти бы, отозвать в сторону и сказать, что отыскался след отца, что лежат в столе у Жернакова не отправленные двадцать лет назад письма… Он еще вчера, помнится, собирался это сделать, но тут, помедлив, пошел дальше. Именно сейчас ему было бы особенно противно смотреть на Павла.