Право на совесть
Шрифт:
— Успеем провести подготовку с толком и не спеша. А то ведь люди мы все немного горячие. Был бы объект здесь, могли его случайно поймать где-нибудь в углу и, не долго думая, рискнуть…
— Ну, что ты… — возразил Феликс, навертывая спагетти на вилку. Работать-то нам нечем. Ни оружия, — ни машины. Ни даже денег…
Он покосился на меня, и я понял намек.
— Я вам выдам пока по сто марок из моего личного резерва. Дело в том, что перевод из швейцарского банка в местный еще не пришел. Обещают только в понедельник. Тогда я вам дам месячное жалование вперед. А что касается оружия, то за ним,
— Двенадцать дня. И перекресток я знаю какой, — отозвался Франц.
— Тогда, значит, мы встретимся с вами здесь же, в этом ресторане, в пять часов, в понедельник, — продолжал я инструктировать агентов. — Получите деньги на билеты и дорожные расходы и сможете в тот же вечер выехать в Аугсбург. С опознанием курьера трудностей не будет?
— Нет, — сказал Франц, — мне его в Вене хорошо показали. Я его из тысячи людей узнаю. Да и Феликс его помнит в лицо…
— Ну, я-то, положим, не особенно, — промычал Феликс, пережевывая шницель. — Что я его видел? Один раз, с другой стороны улицы, на ходу.
— В общем, номер его машины у вас есть и встретиться вы сумеете, — вмешался я, — Теперь так: аккумулятор ни в коем случае не открывайте сами. Это строгий приказ. Привезите его во Франкфурт так, как он есть и сдайте на хранение на вокзал. Квитанция пусть будет у Франца. Деньги из чемодана можете вынуть, если что-нибудь понадобится в дороге. Осторожнее с расходами. Ведите себя поскромнее. Я буду ждать вас три дня подряд на одном и том же месте: в двенадцать часов дня на отрезке улицы напротив этого ресторана. Явки: 24-го, 25-го и 26-го. Если вы или я все три раза не появляемся на встрече, группа немедленно отходит. Без паники, но немедленно…
— Понятно, — сказал Франц. — Один вопрос: если вы не появитесь, может быть нам стоит произвести какие-нибудь расследования? Мало ли происходит глупых случайностей.
— Нет, нет. Расследований не надо. В крайнем случае приедем сюда еще раз. Сразу отходите в Австрию.
— Или лучше, Франц — в Австрию, а Феликс через зеленую границу — в Берлин. Пароль для пограничников у вас есть. И еще одно: Франц совершенно прав. Без тщательной подготовки рисковать и пускаться на авантюры мы не имеем права. Поэтому пока ни к месту работы, ни к дому объекта не ходите.
— А я хотел было провести его сегодня вечером мимо дома… — кивнул Франц на Феликса.
— Ну, хорошо, — не стал спорить я. — Один раз пойдите. Для удовлетворения любопытства. Только сделайте это попозже, часов в десять. Никаких наблюдений не производите — успеете в свое время. А завтра и в воскресенье поезжайте куда-нибудь за город. Здесь, — во Франкфурте, не болтайтесь. Это тоже приказ…
Утром в субботу я снова позвонил в «Посев». На этот раз меня соединили с Валентиной Константиновной.
— Доброе утро, — сказал я. — Мы познакомились с вами два дня тому назад. При очень необычных обстоятельствах.
Она помолчала секунду, а потом быстро заговорила:
— Ах, да-да. Я понимаю. И голос теперь ваш вспомнила. Я слушаю вас…
— У меня есть к вам большая и очень срочная просьба. Передайте, пожалуйста, вашему мужу, что
— Одну минутку, — остановила меня Валентина Константиновна. — Если я правильно поняла, то вы будете ждать моего мужа на условленном месте и в условленный час, но — сегодня. Если он не придет, то вы через пятнадцать минут уйдете и придете снова, как уже условились. Правильно?
— Правильно. Спасибо. Вы успеете ему передать до вечера?
— Попробую. Должна успеть.
Я повесил трубку и посмотрел на часы. Десять минут двенадцатого. Еще целых семь часов…
Из витрины рыбного магазина гигантский омар смотрел на меня равнодушными бусинами глаз. Остроносые угри прижались друг к другу бурыми копчеными телами, как бы стараясь согреться от холода, поднимающегося с осколков льда. В зеркальном стекле витрины отражался красный огонек светофора. Было без пяти шесть. Я повернулся спиной к омарам и угрям и зашагал к светофору. За ним виднелась площадь Оперы. Красный свет. Кому? Не мне ли? Сколько порогов приходится мне перешагивать в последние дни…
Красный свет сменился зеленой стрелой. Я потел наискосок площади к зданию Оперы, зиявшему провалами выгоревших окон и обвалившихся стен. На трамвайной остановке я задержался на секунду. А впрочем, если площадь оцеплена, я это вряд ли замечу. Справа от Оперы стоянка для машин. Там стоит несколько автомобилей. Четыре или пять. Немного на отлете — Опель Олимпия. В ней виднеются два человека. Отсюда не рассмотреть — кто. Площадь пустынна и Околович должен меня видеть. Я решительно направляюсь к машине. Когда подхожу совсем близко, дверца ее открывается. За рулем Околович. В глубине кто-то незнакомый. Наверное, Поремский. Я нагибаюсь в машину:
— Добрый вечер…
Околович приподымает приветственно руку:
— Здравствуйте, Николай Евгеньевич…
Он говорит очень негромко. Я вдруг чувствую напряжение в его голосе. Что-то происходит не так, как хотелось бы Околовичу. Я не захлопываю дверцу, а только прикрываю ее.
— Я должен перед вами извиниться, Николай Евгеньевич, — продолжает Околович. — Случилось так, что я вынужден был пригласить уже сегодня американцев. Они здесь недалеко… Не знаю, устраивает это вас или нет. Если не устраивает, вы скажите…
У меня пробегает холодок по сердцу. Глаза Околовича устремлены вперед, на дорогу. Рука его сжимает ручку скоростей, нога поставлена на газовую педаль. Что он будет делать, если я скажу «нет»? И есть ли, действительно, у меня такая возможность? Справа от меня — шорох. Я поворачиваю голову и вижу сквозь окно машины полы клетчатого пиджака и коричневый ремень с бронзовой пряжкой. Человек подошел уже совсем близко к машине. Я понимаю, что это — американец. Вереница мыслей молниеносно проносится через мою голову. Выскакивать из машины? Смешно и бесполезно. Кругом все, конечно, оцеплено. И мое бегство только даст им повод к аресту и бесцеремонному допросу. Сказать Околовичу: «нет!»? Пожалуй, уже поздно. Нужно было реагировать быстрее… Я пожимаю плечами и говорю громко: