Право на свободу, право на любовь
Шрифт:
— Ты совсем ничего не знаешь? — наконец, спросил юноша, долго выдыхая, как будто он успокаивался.
— Восток вступил в состав империи чуть больше ста-полтораста лет назад на добровольной основе, — Тордак хмыкнул, — в ходе переговоров был найден компромиссный вариант в правлении. Исконной аристократии сохранили ее права, но был назначен наместник. Сейчас эту должность занимает Карон Таргелей, брат его величества Эйвора Таргелея. Основной промысел региона — гончарство, сельское хозяйство, ткачество. Все. Что тебя так развеселило?
— Добровольная
— Но было же заседание, ваши князья голосовали. И раз Восток вступил, то значит все верно. Вы сами приняли это решение. Иначе была бы война, а бунты — просто недовольство.
— Голосование было, — подтвердил Тордак. — Мой дед принимал участие, но вот решение… Все высказались против, но вот подсчеты вели не мы. И знаешь, это оказалось важнее, чем истина. Ответственными за результаты были имперцы. Они и объявили то, что было угодно.
— Но вы могли подать протест. При вступлении в состав — это законно.
— Протест? Он был подан. Тот, кто его подал, скончался спустя час. Разумеется, от несчастного случая. Оскорбила мага, а тот не сразу понял, что смутьян не владеет силой и защититься не сможет. Народу об этом не сообщалось. Для них аристократия полный составом приняла предложение империи, чтобы сохранить свой статус. Так народ отвернулся от нас, а мы стали никем в империи. Как видишь, выиграли только ваши: новый торговый придаток, новая зона добычи сырья, новые рабы.
— Прости, — чувствовала себя крайне плохо. Хотя такое развитие событий закономерное, история переписывается всегда. Но ведь в столице в это верят. Секторами сами вступили: об этом говорили по всем экранам, да и переселенцы всегда лестно отзывались об империи. Вот о секторах они вспоминать не любили, но ведь на периферии всегда хуже!
— Я не виню. Просто… я забыл, что ты не всегда была в верхах. Дэйн, Крис — они знают правду. Там не принято скрывать от детей способы и средства. Хотя нашим знакомством сиятельные родители недовольны.
— Но если все было так, то почему вам позволяют помнить о случившемся?
— А разве мы можем что-либо изменить? Поднять восстание? Народ отвернулся от нас. Отвернулся!
— Но вы ведь бунтуете!
— Мы? Нет. Мы уже давно поняли всю тщетность, все бунты устраивают… — договорить он не успел. Браслет вспыхнул красным и юноша обмяк, падая на кровать. Я с ужасом взглянула на свой передатчик — никогда раньше он не активировался сам. Успокаивало только одно — мой красным не был.
Распахнувшиеся двери были закономерным исходом нашего разговора. На пороге стоял блондин в типичной одежде мага. И глаза у него были колючими, не такими, как у сероглазого. Казалось, он хочет причинять боль. По мне он только мазнул взглядом, а вот Тордак удостоился пристального внимания.
Маг подошел к нему, коснулся вспотевшего лба, проговорил нечто неразборчивое и браслет потух. Вместе с этим расслабился и юноша. Мужчина постоял еще некоторое время, словно хотел удостовериться, и, поклонившись мне,
— Благодарим за сотрудничество, ваша светлость.
И он ушел, даже не оглядываясь, не ожидая никакого подвоха, как будто я была своя, одна из них. А мне было мерзко. От того, что Тордаку досталось, от этой благодарности и от собственной глупости. И я первый раз в жизни сделала самую большую глупость, по имперским законам, которая каралась денно и нощно — начала пытаться вскрыть браслет.
Когда вернулись Дэйн с Кристиной, Тордак все еще не пришел в себя. Я пару раз мерила ему пульс, чтобы удостовериться, жив ли он. Но пульс, и вздымавшаяся грудь немного успокаивали.
Дэйн ничего не спрашивал — подошел к Тордаку, взглянул на браслет и, качая головой в знак неодобрения, сказал:
— Вот опять он подставляется. Знает же, что можно говорить, а что нет. — И уже мне: — Много секретов разболтал?
— Секретов?
— О жизни в секторах, — пояснила Кристина, присела на кровать — я порадовалась, что ложе просторное, — и коснулась, как прежде маг, лба юноши. — В порядке, но воспитательную дозу боли ему, конечно, дали. Скорее всего еще и память почистили.
— Ясно, — Дэйн и кивнул и снова взглянул на меня. — Сильно разочаровал? Я помню, как он мне рассказывал. Сначала врезать хотелось, так мерзко было, но к нам службы защиты не приходили.
— Значит, твой отец разрешил. Это же не мы решаем. К тому же, у тебя ограниченный доступ к браслету. Не забывай, кто твой отец. Вероятно, он поговорил с другом, и за твоей частной жизнью так не следят. Да и не говорим мы о всяком. Это Тор на рожон лезет за правое дело. О чем он думал, когда пытался говорить с Кирин о секторах.
— Со мной нельзя? — это было бы даже чуточку смешно, если бы не было так грустно.
— Если ты под покровительством его величества, то не стоит. У тебя явно стоит ограничение, и если ты можешь говорить все, что заблагорассудиться, то речь твоих собеседников отслеживается. И если там возникают определенные группы слов, то собеседник приравнивается к угрозе и, — Кристина указала на Тордака, — наказывается.
— Он не будет помнить, что случилось, — вдруг сказал Дэйн. — Так что не поднимай тему, если не хочешь повторного визита. Тордак и так неблагонадежен, до депортации совсем немного осталось. А уж ради тебя канцелярия может ускориться и уедет от нас наш друг. Крис, закругляйся, еще немного и засекут.
— Уже. — Кристина отстранилась от юноши, который начал хмуриться и, наконец, открыл глаза.
— Рин, что ты здесь делаешь?
— Это ее комната, — насмешливо откликнулся Дэйн. От прежнего задумчивого и обеспокоенного Дэйна не осталось ни следа. — Это ты, друг, набрался где-то, ввалился к девушке, отрубился — герой. А теперь еще и интересуешься, что она здесь делает!
Тордак покраснел, спешно поднялся и путаясь проговорил:
— Прости… я… Я поблагодарить хотел. За помощь. Извини, что помешал.