Право на свободу, право на любовь
Шрифт:
— Разве? — Он сделал пару шагов ко мне, я отступила, уперевшись спиной в перила балкона. Холодно и больно…
— Вы ошибаетесь. Все не так…
Шепот. Только шепот. В надежде, что он услышит. В надежде, что отступит, что уйдет.
— Не так? — Злая усмешка. — Что ж, леди виднее.
Я не ответила. Горько во рту, больно в груди и глаза щиплет. Я не верила. Не верила, но видела собственными глазами. Видела, как он меня ненавидит. Ведь у Хеля глаза горели от раздражения, от гнева, от переполнявшего его негодования. А теперь таким стал он — сероглазый
А он наклонялся. Медленно, словно любуясь моим побледневшим лицом, моей мукой. Наклонялся, чтобы…
Теплые губы мазнули по виску. Дыхание мужчины сбилось, и он с трудом отстранился. Глаза больше не горели алым. Он взглянул на испуганную меня, притихшую, вжавшуюся в холодный камень, до синяков сжавшую его руку, в надежде защититься…
— Прости… — тихое, такое знакомое, ласковое ‘прости’. Но мне больно. Очень больно, чтобы простить. Но глаза серые. Снова серые, родные и нежные. И в них боль. Боль за меня? Но ведь…
— Вы знаете, что произошло?
Он обреченно кивнул и отступил на шаг.
— Я никогда больше к вам не подойду, — напрягшись, говорит он. Отступает в тень, чтобы исчезнуть, но…
— Я вас прощаю! — почти крик. Но он останавливается, оборачивается ко мне и все застывает. Мир вокруг просто замирает, выцветает и… снова тишина. И медленные тихие шаги, выдают чье-то приближение.
— Кирин?
Император?
— Ваше величество. — Мне все еще было больно, когда он пришел. И он это видел. Не мог не видеть. — За что?
— Он тебя недостоин, — с досадой выговаривает мужчина, подходит ближе и легко касается ушибленных мест. Боль уходит. Физическая боль, но в остальном.
— Тогда почему вы позволили?
— Всегда должен быть выбор.
— Даже если его нет.
— Даже если все решено?
— Ничего не решено.
Император оперся на перила, взглянул куда-то далеко, в самую тьму парка.
— Ты думаешь, он идеален?
— Он другой. Не как все здесь, — осторожно ответила.
— Да, он талантливый, — хмыкнул мужчина. — Это он — твой выбор?
— Я не знаю, — честно отвечаю, и мне становится настолько все равно, что даже холод уходит. Я просто не замечаю его. Не замечаю ничего. Как будто мира вокруг не существует, и есть только я.
— Времени остается все меньше. Вернись на бал.
И я иду к двери. Не оглядываясь.
Смотр будет продолжаться, но сейчас мне все равно. И радостно бликует красный ободок уже на моих на глазах.
Глава 13
Каково это, когда чужая воля заменяет твою собственною? Никогда раньше я не чувствовала этого в такой же степени, как это происходило сейчас.
Шаг. Еще один. И еще. Дверь открылась как будто и без моего вмешательства, отгородив от происходящего вне зала. Я хотела обернуться, в глубине души отчаянно желала сделать шаг назад, покинуть этот зал, полный фальшивых улыбок, остаться в одиночестве,
Улыбка появилась сама собой. Пары расступились, давая мне возможность пройти в центр, где уже ждал Актор. И снова танец. Пустой, глупый танец, но я улыбалась. Улыбалась партнеру, улыбалась гостям, улыбалась этому миру, несмотря на застывшие слезы в пылающих алым огнем глазах.
Так вот как чувствуют себя куклы. Нарисованная улыбка, тело движется, как угодно кукловоду, и нет чувств, нет мнений. Нет ровным счетом ничего. Только оболочка, которая всем нравится. Точнее — нравится хозяину. Остальным и вовсе нет дела до твоего вида. Если доволен господин — больше никто не станет думать и переживать.
Актор вел уверенно, плавно лавировал между других пар. Последнее, впрочем, происходило и вовсе без труда с нашей стороны: все боялись столкнуться с главной парой вечера на глазах у императора. А он вернулся. Дядя. Быстро прошел у стены, подозвав Лейворея-старшего, и сел на свой трон, что-то оживленно обсуждая с господином советником. Увидеть больше мне не позволили. Круг вновь сомкнулся.
— Вам оставили возможность говорить? — Актор был слишком проницателен для неосведомленного лица. Неужели и он испытал на себе подобное?
— Да, — сказала я, убеждаясь, что безмолвной марионеткой меня все же не сделали.
— Мы можем уйти отсюда, — предложил юноша, останавливаясь прямо посреди зала.
— Но разве это не пренебрежением гостями?
— Нам с вами это позволено, — заверил меня партнер.
— А только вам?
— Нет. Как и вам. Но вместе — мы можем уйти. Ваш выбор?
— Я не хочу здесь оставаться, но разве император позволит… — меня все еще терзали сомнения. После того, как дядя сказал оглядеться и выбрать, уходить было чревато наказанием.
— А мы узнаем это у него.
Император позволил. Задумчиво взглянул в лицо Актору, усмехнулся краешками губ и отпустил нас. И это после его слов. Неужели дело в Акторе? Он выбирает его? И мне стоит поступить так же?..
Коридоры дворца впервые казались мне настолько темными. Аже стражи было не видать, или я просто их не замечала. Вокруг как будто никого не было. Никто не попадался нам на пути, когда мы шли… куда мы шли?
— Постойте, — попросила я, останавливаясь. Актор замер, все так же находясь впереди и держа меня за руку. — Куда вы меня ведете?
— Подальше ото всех, — честно ответил юноша. Я не могла видеть его лица-слишком темно было в коридоре, но вот яркий ободок алого цвета подсказывал, что император все еще с нами. Пусть и не физически, но он влиял на наши поступки. Влиял на наши решения, на наши судьбы, на нас.
— Что вы должны сделать? — вопрос был неуместен, но не задать его я не могла. Нельзя играть против Эйвора Таргелея, но играть по его правилам не зная этих самых правил — значило проиграть. И пусть я понимала, что никогда не смогу сравниться с ним ни в чем, но просто идти по предопределенному пути, думая, что выбираю его сама, — так нельзя поступать.