Право на выбор
Шрифт:
— Нет, — тихо ответила Тайра.
— Значит, ты не сможешь ответить, могла бы ты так поступить со своими детьми. Могла бы забрать у них, уже взрослых, все прожитое, все передуманное, все осознанное, все перечувствованное? И плохое, и хорошее — все. Все отнять у них, все равно что убить… Тех, кем они были, не станет.
Тайра молчала. И тут со спины Тьера спрыгнула зайчиха. Она перекинулась в человека и вышла вперед, подошла к норенге близко-близко, заглянула в ее маленькие глаза, не похожие на человеческие, но сейчас в них была боль, которую Лума знала слишком хорошо.
— У
— Однажды наступит темный день и тебе придется признать, что твои дети погубили не только тех, кого они ловят для Отступника, но и себя погубили. Может быть, они и правда забудут, куда завела их дорога мести, и снова захотят на нее повернуть… А может, у тебя получится научить их этому без таких жертв? Ведь не нужно же каждому испытывать зло на себе, чтобы понять, как от него плохо? Может, выйдет? — Лума всхлипнула и прикрыла глаза дрожащей рукой.
— Мне вот… Леяну-то уже никак не вернуть. Если бы могла, я бы так сделала. Вдруг в другой раз да и получился бы из нее человек. А теперь что? Теперь она всех губит… Себя погубила уже, столько греха на ней, что на тысячу грешников дели и все много будет… Столько жизней загубила, столько мучений причинила… Сколько ж это все тянуться будет? Сколько ж еще нужно жертв, чтобы дети наши поняли, что от зла добра не бывает? Помоги, прошу. Ведь дети твои теперь погубят наследников, младенцев, еще не родившихся…
— Что? — потрясенно переспросила НорТереЛариШат.
— Они ж там беременную…
— Будущую мать? — очень тихо и страшно снова спросила норенга.
— Да, — подтвердила Тайра.
— Хорошо. Я сделаю это… Сделаю.
— Времени уже почти не осталось, — выкрикнула шаманка. — Будет поздно, поздно, поздно…
Ночь раскинула свой густой и плотный полог над Райтарским лесом. Луна была почти полной, но свет ее едва пробивался сквозь пелену облаков, звезд и вовсе не было видно. Мощные деревья застыли, словно уснувшие на посту гиганты, да и мелкая лесная живность то ли затаилась, то ли убралась подальше. Было тихо. Слишком тихо.
Верен посмотрел на мирно спящих спутников. Измученные всеми потрясениями минувшего дня и ночи, они уснули на подстилке из лапника не менее крепко, чем могли бы спать на удобных и мягких постелях. Мирна, Сигирд, Сай — всех излечила загадочная сила Лориша, не оставив и следа от ран и яда. Но, разумеется, Полина не согласилась бы оставить этих троих здесь и улететь. Да он и сам не мог так поступить. Уже не мог. И сейчас пытался понять, когда и как произошла эта перемена?
Ведь не было ему дела ни до кого, кроме своей семьи. А его семья — Полина. Верен честно признался себе, что в этом отношении он ничем не лучше енота. А может, и хуже. Но что-то изменилось. Невозможно любить кого-то
Любовь — это тоже яд, вроде яда мрака, — подумалось ему. Яд мрака попадает в кровь и меняет тело, заставляя подчиняться примитивным инстинктам и темной жажде крови. Любовь попадает в сердце и душу, меняя их, и не успеешь оглянуться, как появляется странная жажда нести другим тот свет, что родился внутри. Как можно их бросить? Тогда твой собственный свет погаснет. Невозможно испытывать такое прекрасное чувство и в то же время знать, что мог спасти невинных, но сбежал. Это знание отравит любовь внутри, погасит свет. Верен вздохнул.
Он привалился спиной к стволу дерева, подтянул колени к груди, подумал о другом. На телах убитых ими мраков он заметил ошейники со странными амулетами. Вероятно, Отступник нашел способ контролировать их на расстоянии, а может быть, и получать от них сведения о том, что они видят, испытывают, кого встречают. Если так, то он уже знает о них, знает, где они.
Опасно оставаться здесь, даже если во всем Райтарском лесу не осталось больше ни одного мрака. Все равно опасно, хотя Верен и не мог бы объяснить, чего именно опасается. Ощущение угрозы росло, давило, почти душило. Что это? Естественный в таких обстоятельствах страх за любимую? Или нечто большее?
Верен вслушивался в ночную тишину, лес молчал — молчал угрюмо, сосредоточенно. Не шуршали мелкие зверьки, не ухала сова, не было слышно ни хищников, ни их потенциальных жертв. Они ушли отсюда? Тоже что-то чуют? Верен с трудом подавил желание поднять крепко уснувших беглецов и погнать их прочь отсюда. Если бы знать, куда бежать от опасности, если бы знать хотя бы, что это за опасность.
Мраками не пахнет, ощущение их приближения, хорошо ему знакомое, не проявляется… И тут на него навалилась такая тяжесть, словно невидимый неподъемный груз придавил к земле, выбивая воздух из легких, не позволяя не только встать или взлететь, но хотя бы шевельнуться.
Оборотни никогда не знали всех возможностей подземных жителей, не ведали, что норенги способны в несколько раз увеличить притяжение земли на ограниченном участке, подобравшись к своим жертвам снизу.
Теперь все беглецы проснулись, но никто из них ничего не мог поделать. Мирна вскрикнула, испугавшись за дитя, ее тело, так долго сохранявшее ребенка, несмотря ни на какие превратности и опасности, не выдержало давления и первая схватка пронзила болью и отчаянием, ведь надежды на благополучное рождение ребенка у нее почти не было.
Феечка металась где-то рядом, но, разумеется, ничего не могла поделать. Земля под ними проседала, образуя подобие чаши, они проваливались вглубь, с каждым мигом быстрее и неотвратимее. Наконец земля сомкнулась над ними, и панический ужас тоже сомкнулся вокруг, все заволокло темнотой — и внешней, и внутренним мраком безнадежности.
Вскоре, однако, они обнаружили, что по-прежнему могут дышать, хотя пахло теперь не влажной травой и лесной свежестью, а землей и сырым камнем, как пахнет в погребах и подвалах. Их обступали существа, напоминающие огромных черных кротов с маленькими глазками и пучками густых усов вокруг влажных носов.