Право на жизнь
Шрифт:
— Уходили бы вы, люди добрые, — молвила она. — Плохое здесь место. Я бы и сама ушла, да ноги уже не те, не держат старое тело. Уж буду здесь умирать…
— Что же случилось, бабушка… почему дома стоять погорелые, разрушенные? Никак беда приключилась?
— Беда, сынок, беда. Жили мы в деревеньке неплохо, не тужили, пока не появились эти… изверги… Приплыли на большом корабле, паруса белые, чистые. Все село побежало смотреть… Говорят, купец приплыл знатный, да только как высадился он на берег, да набросились его воины на село. Выжгли все, поломали. Мужчин и женщин в
Северьян призадумался. Идти в ночь куда-то еще риск немалый. А здесь все-таки, какой никакой дом. К тому же, разбойникам, а уж тем более работорговцам нет смысла возвращаться в разграбленную деревню. А потом он посмотрел на блаженно дремавшую на плече Мару и принял решение.
— Останемся мы, бабушка, ты уж не серчай. Девочке выспаться надо, а вернутся ли эти злыдни, не известно. Так что мы уж с горем пополам переночуем…
Старушка вздохнула.
— Ох, жалко мне вас. Но коли хотите, заходите. Мой дом — ваш дом. Хотя и от дома-то ничего не осталось…
В избе действительно было Род весть что. Крыша покосилась, дырявая. Стены крепкие, но вместо окна зияет сквозная дыра. Стол, вроде целый. На нем сухо тлеет лучина.
Северьян уложил Мару на кровать, накрыл пледом. Сам примостился рядом.
— Извини, Милок, мне и угостить-то вас не чем.
— Да и не надо, бабушка, — тихо сказал он. — Сыть кой какая у меня есть.
Он достал из котомки краюху свежего еще хлеба, шматок вяленого мяса, сушеных ягод.
— Угощайся, бабушка. Нечего на старости лет голодать…
Старушка расцвела.
— Ох, спасибо милок, — запричитала она, — я и правда, уже давненько не ела. Молодая была, и в лес сбегаю, ягод, грибов насобираю. А теперь ноги не те уже.
— Старость уважать надо, — деловито молвил Северьян, нарезая хлеб.
Потом, лежа на полу и слыша, как трещат в печке угли, он долго вспоминал свой дом, волхва Лукия, ставшего для Северьяна отцом. Не помнил он лишь мать, молодую еще женщину, рано овдовевшую. Говорили, она желала своему чаду иной доли. Совершенно иной.
Северьян уже начал дремать, под успокаивающий, такой уютный треск перегорающих углей, реальность начала медленно переплетаться со сном. Вдруг кто-то начал трясти его за плечо. Убийца среагировал мгновенно. Открыл глаза, руки уже лежали на рукояти ятагана.
— Проснись, милок! — Громко говорила старушка. — Никак, вернулись, ироды…
За окном слышались пьяные крики, вопли. Северьян высунул голову в темный зев окна. Темень кромешная, ни луны, ни звезд, лишь вдалеке, там, где на прогалине виднеется река, вспыхнули огни. Оных было всего шесть, остальные разбойники вполне обходились без факелов, намереваясь устроить такой в деревне.
Северьян отошел от окна. Мысли лихорадочно бегали. Надо было искать выход, но его не было. Лезть
А огни все приближались. Уже были отчетливо слышны голоса, смех. Видать, богатый улов празднуют.
— Бабушка, есть в доме подпол? — Спросил Северьян.
— Нет, сынок. И спрятаться негде, — горестно вздохнула старушка.
Северьян напрягся.
— Эх, ладно. Была, не была. Оставляю вас с девочкой вдвоем.
— А ты сам, сынок?
Убийца вытащил меч из ножен, перекинул котомку через плечо.
— Семи смертям не бывать… попробую остановить!
— Но как ты один, их же…
Вопрос канул в пустоту. Северьян уже выскочил в открытое окно, и теперь зигзагами приближался к шумной, галдящей ватаге разбойников.
Самое главное в такой атаке — внезапность. Северьян жалел, что осталось только два ножа. Один послужил платой за еду в корчме, но два других все еще покоились в отворотах сапог. Значит, двумя разбойниками меньше.
Он сделал широкий круг, заходя со стороны реки. К берегу причалила небольшая, но прилично сделанная посудина. Не корабль, а так, кораблишко. Кто-то остался на борту, оживленно мелькали две или три тени. Все-таки капитан не такой уж и дурак, чтобы высаживаться на берег всей командой.
С лодки заметить крадущегося человека было невозможно. Северьян это знал, а потому приближался к шумной, галдящей ватаге без страха быть обнаруженным с тыла.
На удачу, разбойники шли в разнобой, кто парами, кто по трое. Сзади, первыми отстали от всех сразу четверо. Галдят, смеются, а языки уже ватные, слова вымолвить не могут. Северьян даже ножей тратить не стал. Выскочил из тени, метнулся молнией к осоловевшим разбойникам. Двое упали сразу, захрипев, пуская кровавые слюни. Третий успел обернуться. Пустые, безумные глаза уставились на убийцу.
— Ты хто? — Успел вымолвить он. Меч рассек кожу, гортань и остановился лишь уткнувшись в позвоночник. Голова убитого безвольно откинулась назад. Последний оставшийся с немым ужасом взирал на содеянное. Он хотел крикнуть, но из груди вырвался лишь жалобный всхлип. Через мгновение в глаз ему воткнулся кинжал.
Разбойники так и не заметили пропажи четверых соратников, весело галдя, они спешили к разоренной деревне. Северьян услышал отголоски крика.
— Вздернем бабку! Чтоб ей пусто было…
Меч был по самую рукоять перемазан липкой кровью. Северьян брезгливо вытер его о штанину мертвеца, выдернул из глазницы нож. Фонтаном брызнула кровь, окропив убийцу. Северьян так и не надел рубашки. И теперь, перепачканный в крови, он походил на одно из воплощений Зверобога, быть может, самое ужасное. Рогов только не хватало.
Еще две спины смутными тенями маячили впереди в руках одного из них факел. Эти уже не такие пьяные, дерутся твердо, в руках здоровенные секиры. Не простые разбойники, из наемников. Северьян намеренно подождал, пока они отойдут подальше. Потом броситься, задавить напором, сокрушить, сломать, добить…