Право первой ночи
Шрифт:
— Ника? Нет. — Каждый раз при упоминании Ники мать настораживалась. — А что?
— Ничего! Просто я хотела спросить у нее: не брала ли она мой журнал.
— Ника не возьмет, — уверенно сказала мать.
Господи, как же они идеализируют свою любимицу. Покрыли сусальным золотом и заливаются умильными слезами при виде этого сверкающего ангелочка. Еще немного, и ей будут петь осанну.
— Не знаю, не знаю, — пробормотала я.
— Придет, и спросишь у нее.
— Конечно. Если бы только знать, когда и во сколько она явится, — поддела я мать.
По ее лицу пробежала
— Наверное, скоро.
— Я тоже так думаю, — насмешливо сказала я. Пробыв еще пять минут на кухне, я поняла, что больше не могу выдержать ни минуты: влажность и духота здесь были, как в тепличной оранжерее. Я тихо выскользнула за дверь. Никто меня не окликнул. Наверное, мать даже не заметила моего отсутствия. Для родителей я давно была пустым местом. Я не обижалась, я просто констатировала факт.
Ника пришла в два часа ночи. Я спала чутко и поэтому сразу проснулась.
— Привет!
— Здорово! — Ника была навеселе. Хорошо, что не наркота, подумала я.
— Где была?
Ника ничего не ответила.
— Секреты?
Снова молчание. Раньше Ника не была такой. Она охотно трепалась о своих похождениях и даже расписывала их в весьма колоритных красках и подробностях. Я спросила у нее про журнал, но она округлила глаза и презрительно хмыкнула.
— Больно надо, — процедила она сквозь зубы. — Завалялся где-нибудь твой паршивый журнал. Найдется! Куда он денется?
— Мне он нужен сейчас, — возразила я.
— Зачем?
— Нужен.
Ника пожала плечами.
— Ничем не могу помочь. — Ника была в темно-синем платье из атласной ткани. В свете ночника платье переливалось, как павлиний хвост в лучах заходящего солнца. Она снимала колготки и зацепила их ногтем. Послышалось смачное ругательство.
— Хорошо провела время? — Меня разбирало элементарное любопытство.
— Нормально, — буркнула Ника.
— Откуда это платье?
— От верблюда.
— Богатый поклонник?
— Угу.
— И кто?
— Хватит! Отлепись!
— Ты что, не в настроении?
— В настроении. Но ты как репей. Чего цепляешься?
— Я не цепляюсь. Мне просто… интересно! Ника хмуро уставилась на меня. Я подумала, что моя сестренка даже очень ничего, если только стереть с ее лица эту злобную гримасу.
— Отстань со своим интересом! — заорала она.
— Тише! Родителей разбудишь!
— Расскажу… потом. Я хочу спать.
— Ладно, дрыхни, — милостиво сказала я. — Разрешаю.
Ну и обстановочка у нас в семье! Дом разбуженных медведей. К кому ни обратишься, все рычат или огрызаются. Ника совсем с цепи сорвалась. Конечно, завихрений в башке у нее всегда хватало. Но раньше она хоть иногда могла по-человечески разговаривать. А теперь… Может, поцапалась со своим хахалем, вот и срывается на меня, думала я, ворочаясь с боку на бок. В конце концов сон навалился на меня, и я уснула.
Глава 4
Майор Губарев пришел домой и с раздражением плюхнулся на старый развалившийся диван. Убийство Ольги Буруновой,
Диван под майором жалобно скрипнул. Он поднял голову вверх и посмотрел на стенку. Над диваном висел рекламный постер актера, игравшего Леголаса в фильме «Властелин колец», которого он упрямо называл Легоплясом. И повесила его сюда дочка Дашка. Когда однажды побывала здесь и обвела его берлогу критическим взглядом.
— И ты здесь живешь? — спросила она, наморщив нос.
— Живу.
— Ой, — только и вздохнула она. — Хороша комнатенка.
А что делать? — философски сказал майор. Они с женой вот уже несколько лет жили отдельно друг от друга. И эта комната не являлась его собственной. Просто один друг предоставил ее Губареву во временное пользование, проявив мужскую и человеческую солидарность. И за это Губарев был ему безмерно благодарен. Иначе ночевать бы ему на улице или на вокзале, потому что своих метров у него не было. Прописан он был у родителей, но те ютились в малогабаритной трешке с его сестрой, у которой, в свою очередь, был никчемный муж, любящий поддать, и двое отпрысков.
— Помириться вам надо! Вот что! — выпалила Дашка.
Майор промолчал.
— Нет, пап, ну что вы в самом деле? Подулись друг на друга — и хватит.
Попала в точку, подумал про себя Губарев. Вопрос только в том, кто признает себя неправым и первым протянет руку… А это не так просто, как кажется со стороны. Тут говорят и гордость, и амбиции, и обиды, и много чего другого, что обычно бывает намешано в семейном котле за долгие годы супружества.
— Ты мала еще, чтобы судить родителей.
— Мала! Ха! Мне, между прочим, скоро шестнадцать стукнет. — Дашка встала напротив него, уперев руки в боки. Взъерошенная, сердитая. До боли похожая на него. Маленькой она напоминала Наташку. Но с годами в ней стало больше проявляться отцовского. Характер, решительность, взгляд темных глаз…
— Ладно, не кипятись. Не забегай вперед!
— Я не кипячусь. Между прочим, пока ты раскачиваешься, мама может выйти за другого.
— Это ты о чем?
— А о том! — ехидно сказала Дашка. — У нее на работе новый воздыхатель появился. Звонит чуть ли не каждый день, в театр приглашает.
— Ну и что!
— Ну и то! Сам понимаешь, не маленький!
— Разберемся! — вступать в полемику с дочерью Губареву не хотелось. — Ты лучше расскажи, как у тебя учеба складывается!
— Это неинтересно, — сразу стушевалась Дашка.
— Понятно! Двоек нахватала?
— Когда это у меня двойки были, — возмутилась дочь. — Ты о чем?
— Тогда троек!
— Всего одна. По геометрии. Не дается она мне.
— У меня с ней тоже нелады в школе были, — признался майор.
— Вот видишь! — обрадовалась Дашка. — Это у меня наследственное.