Правофланговые Комсомола
Шрифт:
В конце 1942 года, когда гитлеровцы поняли, что скорой и легкой победы не будет, что дело вообще идет к тому, что не видать никакой победы, в Саратове вышла совсем маленькая книжечка из серии «В помощь агитатору» и, как на ней было указано, «для громкой читки». Желтая оберточная бумага за эти годы стала ломкой, шрифт потускнел, но когда начинаешь вчитываться в эти жухлые буквы, вдруг начинаешь понимать, откуда эта девушка находила силы, бесстрашие, чтобы снова и снова, изо дня в день выползать на нейтральную полосу, под огонь врага.
«За что я их убиваю» — так называется письмо Людмилы Павличенко, обращенное к читателям,
«Когда я проходила по улицам Севастополя, меня всегда останавливали ребятишки и деловито спрашивали:
— Сколько вчера убила?
Я обстоятельно докладывала им о своей работе снайпера. Как-то пришлось им честно сказать, что уже несколько дней не истребляла врагов.
— Плохо, — в один голос сказали ребятишки, А один, совсем маленький, сурово добавил:
— Очень плохо. Их надо убивать каждый день.
Он верно сказал, этот маленький суровый севастополец. С того памятного дня, когда гитлеровцы напали на мою страну, каждый прожитый мною день наполнен одной лишь мыслью и одним желанием — убивать врага.
Когда я пошла воевать, у меня была одна большая злость на фашистов за то, что они нарушили нашу мирную жизнь, за то, что они напали на нас. Но то, что я увидела потом, породило во мне чувство такой неугасимой ненависти, что ее трудно выразить иначе как пулей в сердце фашиста.
В отбитой у врага деревне я видела труп тринадцатилетней девочки. Ее замучили и зарезали фашисты. Я видела рядом труп трехлетнего ребенка. В доме поселились немцы, ребенок капризничал, плакал. Они его убили. Мать сошла с ума. Я видела расстрелянную учительницу. Тело ее лежало у дороги, по которой бежали от нас немцы. Гордая русская женщина предпочла смерть позору, она ударила фашистского офицера по морде.
Они ничем не гнушаются, все человеческое им чуждо. Нет слов, чтобы определить их подлую сущность. Что можно сказать о немце, в сумке которого я нашла отнятую у нашего ребенка куклу? Это бешеный шакал, Которого надо уничтожать ради опасения наших детей.
Ненависть многому учит. Она научила меня убивать врагов. Ненависть обострила мое зрение и слух, сделала меня хитрой и ловкой, ненависть научила маскироваться и обманывать врага, разгадывать его уловки, Я научилась по нескольку суток терпеливо охотиться за вражескими снайперами.
Пока хоть один захватчик ходит по нашей земле, я буду думать только об одном — убить врага».
Это было письмо-клятва, и Людмила Павличенко выполнила ее. Более того, она подготовила немало снайперов, научила их тем военным хитростям, которые открыла для себя, делилась с ними военным опытом. Даже после ранений и контузий Людмила Павличенко не теряла времени даром — в период выздоровления пристреливала винтовки, отлаживала оптические прицелы, занималась с молодыми снайперами, готовила их в засады…
В самом начале 1942 года, когда и первое и второе наступления гитлеровских войск на Севастополь захлебнулись и наши войска продолжали удерживать героический город, их положение явно улучшилось, появилась возможность подтянуть свежие силы, создать надежную оборонительную полосу. Перед третьим наступлением создали вторую линию
Основными целями для наших снайперов были одиночные и групповые наблюдатели фашистов, их связные, пулеметные и минометные расчеты. Нарушить связь между вражескими соединениями, убрать наблюдателя, сумевшего засечь наши огневые точки, ослабить боевые расчеты — все это была очень существенная подмога для наших основных частей. Бывали случаи, когда снайперы выполняли и более серьезные боевые задачи: захватывали высоты, блокировали дороги, по которым гитлеровцы подвозили на свои позиции снаряды и провиант.
Именно тогда, во время этой передышки, и выработался своеобразный метод работы снайперов в этих открытых степных, лесостепных, гористых участках местности. Чаще всего снайперы выходили на задание парами, причем один из них вел огонь, а второй наблюдал за вражескими позициями, отмечал его огневые точки, охранял своего напарника, а при необходимости и сам подключался к стрельбе. Этот метод не один раз оправдывал себя, особенно когда появились снайперы и у гитлеровцев и приходилось учитывать и эту дополнительную опасность.
Когда фашисты, потерпев поражение во второй попытке прорвать нашу оборону и отсиживаясь за рядами колючей проволоки, копили силы, набирались решимости, перед снайперами Севастопольского гарнизона была поставлена задача: не давать врагу покоя ни днем ни ночью, не давать ему возможности использовать передышку для отдыха, для накопления сил, подвоза боеприпасов. Снайперы должны были лишить гитлеровцев спокойствия, создать обстановку напряженности, неуверенности.
Надо сказать, гитлеровцы очень скоро почувствовали опасность — при затишье на фронте, при отсутствии активных военных действий, отсиживаясь за несколькими рядами колючей проволоки, они ежедневно теряли десятки солдат и офицеров. Это угнетающе действовало на остальных, никто не мог чувствовать себя в безопасности. Нередко случалось, что гитлеровцы, заметив на местности что-то подозрительное, срывались и начинали вести бешеный огонь, раскрывая свои огневые точки, давая снайперам новые цели. Поняв это, снайперы стали умышленно в течение ночи устанавливать на ровных, хорошо изученных немецкими наблюдателями местах различные подозрительные сооружения — то камней навалят, то куст воткнут в землю, то словно бы по неосторожности оставят саперную лопатку. А едва только рассветало, по этому месту гитлеровцы открывали сильнейший огонь, полагая, что где-то там, за камнями притаились наши снайперы.
Разумеется, в таких условиях выбираться на нейтральную полосу шириной несколько десятков метров, находиться на этой полосе сутки, двое, трое да еще вести наблюдение за вражескими позициями, вести огонь, выполнять задание — для этого нужно было обладать настоящим мужеством, бесстрашием.
Как бы там ни было, а наши снайперы вынудили фашистов прекратить всякое движение на переднем крае, полностью зарыться в землю, и, конечно же, в таких Условиях думать о передышке, отдыхе, накоплении сил было попросту невозможно.