Правосудие с короткими ногами

ОПАНАСИЙ ЗАКОЛЕБАНСКИЙ

ПРАВОСУДИЕ С КОРОТКИМИ НОГАМИ

(с вкраплениями гиперболизма история)

"Зри в корень"

Козьма Прутков

Глава 1.

Ой, как голова трещит, нет сил терпеть. Ох, давненько я не упивался по самые баклажаны, прямо не знаю, что делать. Остается надеяться, что ноги сами выведут меня куда нужно. Емеля официант пристал и что-то шепчет на ухо, наверное просит чаевых добавить. Да пошел ты!!!... Козьма Прутиков никогда таким козлам много не дает. Ты свое уже заработал...

На улице сыро и холодно. От взрыва ветра с крыши

слетела густая струюя и прямо за шиворот. У-у-у! Бр-р-р. Будь все проклято!..

А дождь кончился совсем недавно - даже толпа под тополями на площади не рассосалась. Так, где мой личный транспорт? Не-е, я на машине не езжу. Ростом не вышел. У меня ноги до педалей не достают. А даже если и достанут, то что я - носом рулить буду, что ли?

...Ой, перепил! Может быть - наследственное. Ну да. Мама родная моя пила много, вот я и уродился -любитель выпить. Папа тоже, небось, алкаш был тот еще. Однажды пошел за бутылкой, да так и не вернулся. Ну мама долго дожидаться не стала - нашла доброго дядю, а меня сбагрила к родственничкам. Так что рос я без родительской ласки. Может и поэтому ростом не вышел. Да еще болел много...Так, о чем это я? Ах да. Где же мой м-мо-ци-цикл?..

Там где я его кинул - пустота. Нет, конечно асфальт и бордюр на месте и птичье дерьмо тоже никуда не делось, а транспорт отсутствует.

...Угнали!?

Вот суки. Среди бела дня. И у кого!? Уж этого я так просто не оставлю.

Разворачиваюсь и быстрым шагом (чтобы не свалиться) обратно в ресторан.

В "Айсберге" дым коромыслом. Оказывается и без меня может быть весело. Музыканты давно все ноты позабыли, пюпитры по чьей-то хребтине прошлись молотком выправляй. Один лабух в пьяном порыве обнял контрабас и полез на него. Так и есть, сломал. Но это мне не интересно. Я ищу Петровича. Взгляд мой натыкается на противные, липкие, розовые, черные, мятые, грязные, похотливые, косые пьяные рожи. Тьфу, чтоб вы все провалились. Нет Петровича.

– Алле, где Петрович?
– еле живого бармена за галстук поднимаю с пола. Тот тычет пальчиком в сторону кухни.

Какая все-таки жуткая штука - круглые даты. Все съезжают с катушек и начинают жадно поглощать огненную воду в немеренных количествах. Так сказать, перевыполняют план. Годовую норму. Как будто завтра произойдет конец света и никогда больше водка не промочит иссохшееся горло страждущего. И наплевать, что поутру будет хуже, чем в аду: и головка бо-бо, и в печенке колики и конечности замерзнут, и в сердце клин.

А я? Чего же я так нажрался? Я вроде к этому празднику отношения не имею. Как бишь его название? Ах да - у тети Айсберга сегодня золотая свадьба. Точно. А причем тут я? И кто меня приглашал? Не помню. Ладно. Воспоминания можно отложить до завтра. А сейчас есть дела поважнее.

На кухне повар в засаленом колпаке снимает пробу. Кругом вертятся айсбергова охрана - как бы не отравили кого из гостей. Один, рослый такой (два меня) подходит:

– А тебе, малявка чего надо?

Это я малявка? Ну насчет роста может и так. Да только я не очень люблю, когда мне про него напоминают.

– Дурик, ты что, новенький?

Еще один детина подходит к первому, шепчет. У того

мозга видать зашевелилась, потом покрылся, напыжился, как карась на нересте - сейчас икру метать начнут.

– Вы, извините, господин Прутиков. Это у нас новичок, он постоянных клиентов не знает.

Ладно, ладно, Валера. Я сегодня добрый. Где Петрович, лучше говори.

– Он на склад пошел. Туда.
– и пухленькой ручкой в сторону коридора машет.

– Ну, спасибо, - говорю. "Ух, попадись ты мне в другой момент".

Кто-то вызвался меня проводить, но я отказался - что я ребенок. Эх, знал бы, что ждет меня там, непременно согласился. Силком бы поволок. Но что поделаешь - не судьба.

Я кажется отвлекся.

В общем иду по коридору. Навстречу телка. Ну не корова, в смысле. А ТЕЛКА!!!. У меня даже язык к ботинкам свалился.

Давно не видал такой красоты. Дамочка прет не глядя, чуть не растоптала меня. Да ничего, я привык прощать женщинам их маленькие шалости. Лицо у нее платком прикрыто, движения энергичные. Как будто напугана. Одно странно, - что ей в таком вонючем месте делать. Посмотрел тоскливо ей вслед. Да, шик! Нет слов. Замечтался я, и чуть в трубу отопительную не влетел.

Склад от холодильника тонкой перегородкой отделен и холод стоит собачий. Зову Петровича.

– Эй, козел сраный. Ты куда спрятался? Штаны найти не можешь? Не бойся, свои!

Тишина. Непонятно, однако.

Прохожу мимо коробок, контейнеров, банок-склянок.

– Ты чего брат с девками в такой холодрыге занимаешься? Так и ревматим заработать недолго.

Не отзывается. Это похоже на хамство.

Повернув за стеллажи, даже будучи нескромно пьяным, я понял, почему Петрович не отзывался на мои лосиные вопли.

Он уже остывал.

Действительно, не дышит. Во, попал!

Его воловья шея вся в крови. На полу черная лужа. Ботинки вымазал, чтоб тебя. Они же не меньше сотни стоят.

Что это у него в руке? Профессиональное любопытство пересилило осторожность. Крепко держит, гад.

Хм, интересно. Обрывок сигареты. Ладно, возьмем с собой. Что еще? Осматриваю пол. Достаю из кармана мешочек. Там у меня всегда есть лишняя пара хирургических перчаток. Неохота в крови возиться, да что поделаешь. Удивительно, куда только хмель пропал. Вот что значит заняться родным делом. Про бабу я даже и не вспомнил. Главное для меня - труп. И все, что представляет интерес для детектива. Итак, обшариваю рукой еще теплую лужу. Натыкаюсь на что-то. Вот это да - пистолет. Надо же Петрович, сколько кровищи с тебя натекло. Сразу и не приметишь. Откладываю в сторону. Не успеваю выпрямиться - шум, крики.

– Руки вверх!
– в спину уперлось что-то твердое, а логика подсказала, что это наверняка ствол.

– А, Козьма. Давненько не виделись, - До боли знакомые руки щупают мои ляжки, ягодицы. Ну конечно. Это же Потап. его манера.

– Повернись.

– Здорово Потап, - я пытаюсь не терять нервного равновесия, хотя его похотливые движения жутко неприятны.

– Здорово-то здорово. Ты лучше объясни, какого хрена здесь делаешь? Потап густо сморкнулся и с наслаждением сглотнул. Мне стало дурно.