Правосудие в Калиновке
Шрифт:
И многие лжепророки восстанут и прельстят многих;
И, по причине умножения беззакония,
во многих охладеет любовь
От Матфея, 24:9 — 12
Ростовщика ненавидят совершенно справедливо, ибо деньги у него сами стали источником дохода, а не используются для того, для чего были изобретены.
Аристотель, «Политика»
Не
а в обрыве — зла…
Владимир Высоцкий
Страна нуждается в героях, ххххх рожает дураков…
Надпись на заборе
у метро «Петровка»
I. День Девятый
Продолжая держать правую руку за спиной, я протянул левую к ним из темноты, сосредоточившись на моторе, впавшем в кому под капотом. Мне ни разу не доводилось близко сталкиваться с устройством двигателей внутреннего сгорания, так что о принципах их работы я имел весьма приблизительное представление. Ведь пользоваться и разбираться — далеко не одно и то же, верно? Впрочем, сейчас это не имело значения. Я очень рассчитывал, что он заработает, я хотел этого, почти что слышал его приглушенное урчание в ожидании, когда водитель, добавив оборотов, перебросит передачу, приведет в действие валы и зубчатые шестерни, или что там еще, у машин внутри.
— Что-то мне не по себе, — пожаловалась Ольга. Я видел, как она потирает плечи руками, словно от озноба, стоя у самого края скупого конуса света, отбрасываемого тщедушной подкапотной лампой. Мужчина, нагнувшийся над моторным отсеком так, что было видно лишь одну макушку, с заявкой на будущую лысину, вскинул голову, с тревогой покосился на свою спутницу, пожевал губу.
— Это из-за Сереги…
Мое прежнее имя резануло слух, хоть теперь, пожалуй, не принадлежало мне. Так еще недавно звали Журавлева, но он остался лежать на морском дне. Если, конечно, шторм, наигравшись, не выбросил изувеченное тело на берег. Могло случиться и так…
Далеко, где-то над темной горной грядой на юго-востоке, пророкотало. Порыв ветра на секунду всколыхнул ветви у нас над головами и затих, словно первый вздох приближающейся бури.
— До сих пор не могу поверить… — молвила Ольга. Ее муж, которому, как мне показалось, не терпелось вернуться к остывающему мотору, коснулся подбородка тыльной стороной чумазой ладони, оставив грязное пятно размером с пятак. Буркнул с досадой, сквозь которую угадывалась горечь:
— Не одна ты не можешь…
— Что же теперь будет?..
Вопрос повис в воздухе. Мужчина, которому он был адресован, нырнул под капот. Спрятал голову в песок, промелькнуло у меня. Впрочем, иногда, ничего другого не остается…
— Бедный Сережа… все это так нелепо… — пробормотала Ольга. Ее пальцы, в растерянности блуждавшие по предплечьям, остановились, впились в кожу. В глазах блеснули слезы. Или, они мне только почудились в неверном свете двенадцативольтовой лампочки? Как знать…
— Нелепо, — устало согласился мужчина, снова появляясь на поверхности. К масляному пятну на подбородке прибавилась полоса сажи на правой скуле. На работоспособности
— Как ты можешь так говорить?! — вспыхнула Ольга. — Ведь он был твоим другом! А теперь он погиб!..
— Теперь много кто погибнет, — мрачно парировал ее оппонент. Без малейшего намека на сарказм, просто, буднично, констатируя факт.
Никто больше не погибнет, — возразил я мысленно, подумав, что, пожалуй, мог бы пообещать им это вслух, если б только не боялся напугать до полусмерти. Если б не рассчитывал, что стану последней жертвой войны, которую они так долго вели вслепую. Если б только не надеялся пронести мимо них чашу, из которой они заставили меня отхлебнуть, пускай даже невольно.
А теперь уезжайте.
Не знаю, услышали ли они меня, мои губы оставались сомкнутыми. Впрочем, это порой не имеет значения. На юго-востоке опять громыхнуло, теперь гораздо ближе, чем прежде. Первые крупные капли, тяжелее свинца и студеные, словно из полыньи, обжигающие, ударили меня по спине, забарабанили по бетонке, но я, даже не вздрогнув, остался стоять как вкопанный, повторяя снова и снова:
УЕЗЖАЙТЕ.
Через мгновение непогода настигла и их, все еще колеблющихся у безжизненной машины в ожидании чего-то. Я знал, ЧЕГО они рискуют дождаться, промедлив еще немного. И не хотел этого. Всем сердцем не хотел.
Первые порывы бури оказались лишь впечатляющим вступительным аккордом, прелюдией симфонии, обещавшей быть — той еще. Мой бывший друг разогнулся, с грохотом захлопнул капот.
— Не починил? — с чисто женской наивностью осведомилась Ольга. Игорь лишь ожесточенно отмахнулся, быть может, хотел дать понять, это не так-то просто. А, может, что какая-то досадная поломка, задержавшая их в пути — чепуха в сравнении с прочими, свалившимися на голову неприятностями. Я, в отличие от него уже знал, он здорово заблуждается, но полагал, что сумею это исправить. За тем, собственно, и пришел.
Одно из двух, мои мысленные призывы или ливень, принудили их забраться в салон, уже, хотя бы что-то. Я остался снаружи, во власти тьмы, продолжавшей сгущаться, и урагана, стремительно набиравшего обороты. Деревья гнулись под натиском стихии, сверху ежеминутно сыпались обломки ветвей, но я не слышал ни треска, ни протестующих стонов древесины. Буря оглушила меня. Я даже не разобрал, как закашлял стартер, сообразил, что двигатель автомобиля заработал, лишь когда неожиданно ярко зажглись подфарники. Раньше Игорь выключил их, экономя заряд аккумуляторной батареи, та была на последнем издыхании.
Легковушка, покинув мгновенно раскисшую обочину, неторопливо выехала на дорогу. Вильнула кормой, сбрасывая глину, прилипшую к скатам, начала медленно разгоняться. Я молча смотрел, как они уезжают. Следил, как тают за разделившей нас пеленой огни габаритов, как становятся двумя крошечными рубиновыми звездочками, как проваливаются за него. Когда они совсем померкли, я двинулся следом. Нет, конечно, не в надежде догнать, наши пути разошлись без возврата, это я осознавал гораздо четче, чем хотелось бы. Теперь, когда они оказались вне опасности, я больше не знал, куда идти. Я сделал все, что мог. Ливень хлестал меня тысячами бичей, я давно промок до нитки. Мне было все равно.